– Судя по Вашим интервью, ругают Вас довольно часто...

     – Я вообще не люблю давать интервью, потому что обычно это связано с интересами шоу-бизнеса. Согласно контрактам, я не могу отказаться от участия в рекламных кампаниях. Вот и обрушиваются на меня однотипные, безликие вопросы, а я даю на них столь же формальные ответы. Если же вопросы не формальные – то обычно злые. Меня стараются поддеть, а я пытаюсь противостоять этому, оставаясь при этом корректным. К сожалению, иногда все-таки срываюсь... Поэтому когда речь идет о моей личной жизни, о моем личном выборе, я стараюсь избегать интервью.

     – А как относитесь к критике?

     – Как к данности. Когда я осознанно встал на путь Православия, то поменял приоритеты в своем творчестве. Я был готов к тому, что мир начнет навешивать на меня ярлыки: "нациста", "фашиста", "маразматика" и т.д. Слава Богу, меня не слишком задевают нападки журналистов, потому что, встав на этот путь, я заранее знал, какие камни полетят в мою сторону.

     – То есть Вас это совсем не волнует?

     – Я покривлю душой, если скажу, что, читая очередной пасквиль, остаюсь абсолютно безразличным. Конечно, мне это неприятно. Но это не та степень обиды, которая может вышибить меня из седла. У меня есть более серьезные темы для переживаний – борьба со своими грехами. Меня очень поддерживает то, что я участвую в церковных Таинствах – исповедуюсь и причащаюсь. Да и в Евангелии сказано: "Будете гонимы за имя Мое".
     Став верующим, я не замкнулся, не закрылся от мира, остался в своей профессии. Я выхожу на сцену не для того, чтобы кривляться, потакая вкусам толпы. Моя задача – посредством своих песен делиться с окружающими своим мировоззрением, которое помогло мне стать более цельным, нежели я был до прихода к Православию.

     – Вы в одночасье превратились в звезду, став лидером группы "Алиса". Подобные взлеты часто сопровождаются "звездной болезнью"...

     – Наверное, она и у меня вначале была. Когда ты вдруг становишься звездой, то башку-то срывает. И я здесь не исключение. Это прошло как-то само собой, уже когда я снимался во "Взломщике". Трудно судить о таких вещах. Может быть, мне казалось, что у меня нет "звездной" болезни, а окружающие думали, что она у меня есть...

     – А потом группу "Алиса" признали власти, Ваши альбомы стала издавать "Мелодия", Вы даже стали певцом года в 1991 году...

     – Это было приятно. Но по большому счету меня не слишком волновало, признают ли меня официально, выпускает ли меня "Мелодия". Для меня всегда было важнее делиться своим мировоззрением с уважаемой публикой. Это и сегодня остается для меня главным. Просто мировоззрение поиска разнится с мировоззрением обретения. Я обрел и теперь делюсь этим, а тогда я был язычником, ищущим единственно верную для себя дорогу.

     – Вы однажды сказали, что благодаря музыке не встали на преступный путь. Что Вы имели в виду?

     – У меня авантюрный склад характера, да и среда в юности была соответствующая... Часть из людей, с которыми мы вместе росли, погибла. Часть сидит по тюрьмам. Но при этом у нас вырос и целый отряд священников, такое вот интересное было соседство. Мы все влияли друг на друга. Так что музыка на самом деле уберегла меня от преступного пути.

     – Кто оказал влияние на Ваше творчество?

     – Многому я учился у Александра Николаевича Башлачева, с которым мне выпало счастье познакомиться и тесно пообщаться. Он учил меня прежде всего работе над текстом, бережному отношению к слову. Тому, как обдумать спонтанный импульс, обработать и превратить в песню. То есть песня сначала начинает тебя мучить, потом поглощает, потом появляется импульс, который ты записываешь – и в конечном итоге появляется песня.
     Кроме того, для меня очень важны были люди не музыкальной культуры, а культуры так таковой и истории. Еще в школе у меня возник интерес к истории древней Руси, особенно к временам татарского ига. Я специально не изучал, но читал древнерусские былины, сказы. Наверное, все это отозвалось в моем творчестве, но специально я для этого ничего не делал. Видно, просто душа тянулась к истокам.

     – В одной из Ваших песен есть строчка "Как повелось от корней, ратную службу несут всяк на своем рубеже – инок воин и шут". А почему именно шут? Вы и себя называете шутом. Это самоирония?

     – Нет, это констатация факта. Кто такой шут? Тот, кто не боится называть вещи своими именами и показывать миру всю несостоятельность его претензий на господство людскими душами.

     – Но в школе, например, шутом называют того, кто всё высмеивает, глумится надо всем...

     – Самый приятный эпитет, которого я удостаивался в школе – "шут гороховый". И я вовсе не считаю это обидным. Вот слово "клоун" для меня обидное, а "шут"– похвала. Понимаете, клоун – это профессия смешить, а шут – призвание показывать окружающим, каковы они на самом деле. Я никогда не думал, что шут надо всем глумится. Он наоборот, всегда пропускает боль и несовершенство мира через свое сердце и сопереживает.

     – Еще один образ, встречающийся в Ваших песнях – это дурак, дурень. Один из альбомов "Алисы" так и называется: "Дурень". Как-то в интервью Вы сказали, что отождествляете себя с ним: "Так уж занесло дурня, и хожу теперь по дорогам земли, к солнцу тропы ищу, сказки слагаю". Кто же такой для Вас "дурень"?

     – Человек не от мира сего, традиционный персонаж русской сказочной традиции. С точки зрения мирской морали он, естественно, дурак, потому что не стремится делать себе карьеру, не ищет себе богатства и сытого благополучия, а лезет на битву с драконами, чтобы спасти невинно пострадавшую девушку. Или почему-то вдруг женится на говорящей лягушке...
     Да, казалось бы, дурень странно относится к миру. Но в нашей традиции он всегда был человеком, отстаивающим такие верные и, соответственно, востребованные русским сердцем ценности как доброта, честность, справедливость и добро. Недаром в наших сказках Иванушка-дурачок часто становится царевичем, потому что добро в сказках всегда побеждает. Поэтому мне очень близок этот образ.

     – Что лично для Вас значит прожить жизнь, "чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы"?

     – Понятно, что человеку жизнь дается один раз. И я верю в то, что каждому придется отвечать за то, как он прожил эту жизнь. Поэтому очень важно себя обуздать. У всех есть позывы ко греху, к тому, что дурно. Наркомания, алкоголизм, сексуальная невоздержанность и т.д. Но у человека, который знает и понимает, что его ждет за гробом, и у человека, который не верит в это, – сами ценности расставлены по-разному.
     Если ты живешь без Бога, то твоя искушенная и развращенная душа будет и в загробной жизни требовать тех удовольствий, к которым она привыкла на земле.

     – Вы имеете ввиду лозунг "Бери от жизни всё?"

     – Да. Но эти удовольствия она получать уже не сможет. Здесь очень важно расставить для себя приоритеты. Например, у творческого человека с нарушенными ценностями возникает проблема вдохновения, так как ты ставишь во главу угла радость от своей профессии, от своего творчества. Твоя муза становится ненасытной, все время требует подпитки. Песня не пишется, а ты – поэт, тебе это необходимо...
     И начинаются муки творчества, которые просто "съедают" тебя. Они вводят тебя в уныние, приводят к ужасным поступкам. Или начинается запойный алкоголизм, или ты, как бешеный волк, бегаешь по "горячим точкам". Поверьте, тому есть очень яркие примеры. И на всех баррикадах, где оказываешься, ты подпитываешь свою алчную, ненасытную музу.

     – Был ли у Вас кризис 40-летнего возраста?

     – Нет, этот кризис у меня прошел лет в 35, когда передо мной встал очень острый выбор, скатываться ли дальше в яму, в которой я оказался. Потому что в это время я был наркоманом. И я не скрываю того, что со мной тогда было. Именно благодаря молитве и помощи Божией я справился с наркотической зависимостью.
     А в 40 лет для меня уже многое было ясно. Я воспринимал жизнь так, как воспринимаю сейчас, и у меня уже не было метаний. Я очень надеюсь, что и в 50, и в 60, и в 70 лет те ценности, которые мне помогли, останутся со мной.

     – Вы сказали, что были наркоманом. Вам на самом деле именно вера помогла излечиться от этого?

     – Да, так как само по себе лечение помочь не может. Нельзя вылечиться от наркомании, просто очистив кровь физраствором, потому что дальше ты опять будешь делать то же самое. Вопрос не в том, чтобы просто вылечиться, а в том, чтобы исцелиться, то есть стать цельным человеком. Ведь что такое наркотик? Это бесы, которые овладевают человеком, гнездятся в нем, живут припеваючи и требуют дозы еще, еще и еще.
     Человек, на мой взгляд, сам справиться с этим не может. Это каждый раз чудо. И оно возможно, только если искренне, сердечно и слезно обращаешься к Богу за помощью. Я уверен, что именно Господь помог мне избавиться от зависимости. И для меня это подтверждение того, что Бог меня любит. Уж по таким я краям прошел... А Он меня уберег от преждевременной гибели. Видимо, я для чего-то еще на земле нужен. Я еще должен пожить и что-то сделать. И Он мне помог.

     – Долго ли Вы принимали наркотики?

     – Долго, долго. Кололся три года. Как говорится, "завтрак, обед, ужин". Когда спутаны все ценности, когда чувствуешь безмерную усталость, нужно чем-то себя поддерживать. Чем? И вот пробуешь наркотики раз, второй, третий. Вроде бы помогает. Потом раз – и зависимость. И доза становится уже не в радость. Она теперь нужна тебе просто для того, чтобы жить дальше, чтобы функционировал организм. Без дозы ты уже не можешь. И это страшно. Практически никто из знакомых мне наркоманов в моей ситуации не выжил. Они все умерли. И то, что я столько лет сидел на игле и остался жив, поверьте, это на самом деле чудо.

     – Да, это признал бы любой врач. После стольких лет мало кто возвращается к нормальной жизни, исцеляется. Как это произошло у Вас?

     – В 1992 году я крестился. И с этого момента началась очень серьезная, постоянная борьба. Я исповедовался, Господь прощал мои грехи, и меня допускали до Причастия. А я снова срывался и продолжал "торчать". Потом вновь шел и исповедовался. Все это время меня сильно жгла совесть. Я все время думал о том, какой же я мерзавец, как я беззастенчиво вру Самому Богу: прошу помощи, чтобы завязать, а через какое-то время после борьбы все равно побеждает наркотик. Я бегу и ставлю себе дозу. Совесть не давала мне покоя.
     Тем не менее я постепенно преодолевал эту страсть. И вот через три года этой борьбы, в 1995 году я последний раз укололся.

     – Но ведь тяга все равно проходит не сразу. Когда у Вас появилась внутренняя уверенность, что всё, Вы победили?

     – Это уверенности до сих пор нет. Всегда есть опасность, что я, не дай Бог, могу опять сорваться. Нет-нет да и приходят кошмарные сны, как я ставлю себе дозу и ощущаю "приход". А завязав с наркотиками, я начал борьбу с пьянством.

     – Что послужило причиной?

     – Знаете, тут мне как раз помогли журналисты... Я как-то прочел несколько своих "пьяных" интервью, где я – пьяный, дурной, свиноподобный, – тупо пытаюсь всех обратить в христианство. И я понял, что таким образом не только никого не обращаю, а просто порочу имя христианина. А надо сказать, что меня по пьяному делу всегда подмывало порассуждать о том, как круто быть христианином. Когда я прочитал результаты подобных разговоров, мне стало очень стыдно. И я решил хотя бы на год бросить пить. Мне тогда было 40 лет. Год прошел, и я понял, что смогу обойтись без алкоголя. Здесь было проще, чем с наркотиками, не было такой сильной зависимости. Я просто сказал себе, что хватит, и остановился.
     Это еще не все. Далее курево – это ведь тоже наркотическая зависимость. Как только ты перестаешь курить, первые пять дней тебя действительно ломает, как от наркотиков. На последний Рождественский пост я не смог найти в себе силы, чтобы бросить. Раньше прекращал курить в посты, но летом в деревне снова начинал, потому что очень люблю ходить на рыбалку, а там комары, дымишь... И снова бросал. Когда вот так не можешь насовсем бросить курить, понимаешь, насколько же ты зависим от этой самой сигареты. Пытаешься справиться с ломкой, преодолеть это самыми разными способами, тут и леденцы, и жвачка... Если вытерпишь хотя бы неделю, то станет уже легче. Вот и судите, поменялось во мне что-то из-за веры, или нет. По крайней мере, я пытаюсь что-то делать, потому что мне совестно, я не могу жить так, как жил раньше.

     – А как к Вашей профессии относится Ваш духовник?

     – В принципе, отец Владислав* не очень рад тому, какую профессию я избрал. Естественно, он за меня переживает. Он понимает, насколько много искушений и соблазнов в страстном образе жизни, которым является рок-н-ролл. Конечно же, отец Владислав за меня молится, чтобы я не сломался и не упал. Но я всегда знаю: если упаду, то первое плечо, которое меня поддержит, будет плечо моего духовника, отца Владислава. И он сумеет по-христиански меня простить и помочь подняться. А я всеми силами стараюсь и буду стараться не допускать падения.
     Кстати, батюшка сказал мне, что, если понадобится, я могу играть концерты в Рождественский пост. Хотя я стараюсь и буду стараться этого не делать, если не дойдет до материальной катастрофы, когда моей семье не на что будет кушать. Тогда придется выступать, и мне позволили это делать. Но обычно мне хватает денег. Между постами мы наигрываем достаточно концертов, чтобы хватило на жизнь. А много денег мне и не надо.

     – Иеромонах Сергий (Рыбко) пишет, что в атеистическое время русский рок с его поиском Бога, с его протестом был для многих как глоток свежего воздуха. Но сейчас многие верующие и даже священники ругают это явление...

     – Да, когда русский рок преследовали, туда шли люди, понимающие, что они делают. Они не думали о карьере, они сжигали за собой мосты. И как раз потому, что люди отстаивали свои убеждения, мы видим столько ярких, удивительных личностей именно в 70-80 годах.
     А сейчас... Знаете, получать пощечины от своих единоверцев всегда гораздо больнее, чем слушать нападки либерально настроенной прессы. Тем более что люди, которые так всецело, огульно отвергают весь русский рок как явление, зачастую не знают нашей музыки, не слышали многих песен и не вникали в текст. Для меня больно именно то, что отвергается всё. А любое музыкальное явление очень широко, есть и плохое, и хорошее.

     – Судя по Вашим прежним песням, до прихода к вере, можно было сказать, что Вы – непримиримая личность, боец, которому никто не указ. Это были именно Вы или все-таки некий образ, Ваш лирический герой, как бывает у поэтов?

     – Наверное, я... Хотя я в жизни не такой, как на сцене. Не скачу, руками не размахиваю в беседе с журналистом... А на концертах веду себя достаточно буйно: прыгаю, машу руками и трясу седой головой. Почему? Потому что у меня эмоциональная музыка. Я веду себя соответственно тем песням, которые исполняю, так, как подсказывает мне сердце. Почему в такой форме? Потому что я люблю жесткую, тяжелую музыку. Это моё, я ее чувствую. Я умею это делать. Некоторых батюшек отпугивает та тяжелая манера, в которой мы играем. Диакон Андрей Кураев как-то сказал: "Тексты читаю – вроде всё правильно. Но...".

     – Большинство верующих людей настроены против рок-концертов, потому что считают: там не может быть нормальной атмосферы. Громкая музыка, толпа и так далее.

     – Так не надо воцерковленным людям ходить на рок-концерты, потому что это явно не их место. Они уже выбрали свою дорогу и служат Господу так, как считают нужным.
     Но мое место – там. Христос вообще общался с падшими людьми. Почему воцерковленные люди мне, убогому, в этом отказывают? Я бы хотел понимания от своих братьев по вере, чтобы они не рубили с плеча, не говорили о чем-то, не изучив. Они не понимают, к какой аудитории я обращаясь, не читают мои тексты и не видят мои концерты. Если бы они попробовали разобраться...
     При этом я прекрасно осознаю, что рок-музыка – это страстное, грешное и абсолютно мирское занятие. У меня нет особых иллюзий по этому поводу, как нет и пламенной любви к року, как к чему-то светлому и непогрешимому. Как христианин, я чувствую себя там партизаном, то есть воюю на территории врага. И прошу молитв за меня. Но это профессия, в которой можно быть угодным Богу, а можно – нет, как и в любой другой профессии. Я остался в этой профессии, потому что вижу реальные результаты, вижу, что могу кому-то помочь.

     – Как миссионер?

     – Я не хочу применять к себе такое высокое слово, брать на себя такую ответственность. Не потому, что боюсь. Просто считаю, что миссионерами должны быть подкованные и богословски грамотные люди, которые могут аргументировано вести полемику с другими конфессиями и отстаивать свою позицию, опираясь на первоисточники, знания духовной литературы и т.д. Здесь в моем образовании зияют огромные дыры, я малообразованная личность.
     – Но я знаю, что Вы читаете духовную литературу и полемизируете на своем сайте, в том числе и о Православии.
     – Да, читаю. Но этого явно недостаточно, чтобы ощущать себя вправе отстаивать свою веру в межконфессиональных спорах. На сайте я пытаюсь это делать, но мне это дается довольно тяжело. Перед тем, как ответить на какой-либо духовный вопрос, я несколько недель готовлюсь, обкладываюсь книгами, просто дымлюсь – и потом пишу один абзац. Как исключение, у меня на сайте есть развернутый ответ на вопросы протестантов. Но чего мне это стоило!

    – Я недавно прочитала, что фанаты "Алисы" – это те, кто кроме "Костя!" и "Мы вместе!" больше ничего сказать не могут, в стиле Эллочки-Людоедки...

     – У нас таких, к счастью, почти не осталось. Фанат – это продукт моды. А поскольку мы группа не модная, нас слушают люди большей частью близкого мировоззрения. Я называю их поклонниками. Такой человек хорош тем, что он пришел, послушал, поклонился в знак благодарности и пошел дальше. И я ему поклонился в знак благодарности за это внимание. Я тоже поклонник всех, кто приходит на наши концерты. А фанат – это уже что-то от диагноза...

     – А Вы подсчитывали, сколько приблизительно людей ушло, в том числе и к группе "Король и Шут", после того, как Вы пришли к вере и Ваши песни изменились?

     – Ушло где-то две трети. Понимаете, в нашей стране люди, к сожалению, ходят на то, что тиражирует телевизор и радио. На такие концерты часто приходят случайные люди, потому что это модно и круто... В классе сказали, что ты крут – и все пошли. То есть существует некое зомбирование. Приятное исключение составляют Москва и Питер, где люди более информированы. Они не ведутся на средства массовой информации, а получают информацию из других источников.

     – Насколько тяжело Вам было осознанно отказываться от этих двух третей Ваших слушателей?

     – Легко. Моя задача – не понравится всему населению, мне этого не нужно. У меня есть песня "Я не червонец, чтобы нравиться всем". Да, у нас стало меньше концертов и мы получаем меньше денег. Но не это главное. Иначе это была бы попса. Понимаете, как только ты хочешь понравиться всем, ты переходишь в другой лагерь. Я сделал осознанный выбор, и ни в коем случае не жалею о нем. Зато остались единомышленники.

     – Вы рассказываете о себе очень откровенно. Но, помнится, однажды, после выхода альбома "Солнцеворот", Вы довольно жестко высказались, что как только откроешь душу – в нее обязательно плюнут.

     – Это был момент слабости. Но вообще всегда нужно быть готовым к удару. Открытая душа – это ведь соблазн для плохого человека ударить тебя. Однако не стоит воспринимать эту данность как личную трагедию. Для меня открывать душу, в первую очередь, в песнях – совершенно естественно. А иначе зачем мне петь?

     – Наверное, настороженное отношение к Вам со стороны некоторых православных людей вызвано Вашим сценическим костюмом (обнаженный торс и шорты). Разве не должны внутренние изменения приводить к внешним?

     – Если мне удобно выступать в шортах, почему я не имею на это морального права? Если б я в этих шортах заявился в храм Божий, это было бы совершенно недопустимо. И этого я себе не позволю никогда в жизни. В церковь я хожу в подобающей одежде. Места надо знать, где как одеваться и как себя вести.
     А на рок-сцене я одеваюсь так, как мне удобно, комфортно. И нахожусь в той атмосфере, которая присуща именно тому буйному действу, которое представляет собой рок-концерт. Я делюсь своим мировоззрением с людьми прежде всего нецерковными, обращаюсь к тем, кто еще не выбрал свою дорогу, а только ищет. Как говорил апостол Павел: "Для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона – как чуждый закона, – не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, – чтобы приобрести чуждых закона" (1 Кор. 9:20-21). Здесь я с рокерами говорю как рокер, на одном языке. Я уже говорил о сценическом образе шута, он для меня важен – и визуальный ряд соответствующий.
     По поводу того, что внутренние изменения должны вести за собой внешние, могу сказать следующее. Когда я прочитал у митрополита Антония Сурожского, что тело – это видимая часть души, то перестал делать себе татуировки. Хотя соблазны наколоть себе еще что-нибудь накатывают на меня с колоссальной силой.
     Также я начал заниматься спортом. Это благодаря тому, что я прочитал у митрополита Антония. И думаю, к 50 годам я буду в достаточно приемлемой физической форме. То есть мое тело меняется. Но будет просто враньем, если я оденусь в строгий костюм, отпущу бороду и большой живот, надену очки. Я не такой. Я буду моложавым, дерзким, в меру буйным на рок-сцене, то есть соответствующим той музыке, которую играю.

     – Можете вспомнить конкретные истории, когда люди под влиянием Ваших песен пришли к вере?

     – Если я расскажу об этом и буду цитировать их слова, это будет нескромно и неприлично. Это личные письма, выносить их на публику я не хочу. Понимаете, если бы я не видел результаты, то здесь как раз могли бы наступить уныние и рефлексия: а правильно ли я это делаю? Может, бросить сцену? Но я вижу реальные результаты. Пусть они не такие, как мне бы хотелось – поголовное воцерковление всех, – но какие-то люди действительно задумываются о вере, приходят к Богу. Стало быть, я занимаюсь этим делом не напрасно.

*Протоиерей Владислав Свешников, настоятель храма Трёх Святителей на Кулишках, г. Москва.