«Я пил из черепа отца…»

Юрий Кузнецов

Прежде всего надо сказать, что «массовое» сознание эти понятия воспринимает как синонимы. Между тем, «родноверы» выступают против использования термина «неоязычество». По их мнению, он «смещает понятие родной веры к маргиналитету». Но вот что интересно: оказывается, в свою очередь, и неоязычники не хотят, чтобы их отождествляли с «родноверами», таким образом, демонстрируя, что они, неоязычники, существуют как самостоятельный феномен. Похоже, назрела необходимость в типологическом анализе неоязычества и «родноверия». Хотя бы кратком.

Начнем с «родноверия». Его главный пафос – в ВОЗВРАЩЕНИИ к исконной народной религии, к «родной вере». «Родноверы» настаивают на своей полной аутентичности и рассматривают себя как одну из «традиционных конфессий» РФ, точнее – как самую «традиционную», только непризнанную официально. «Родная вера» - это очевидная претензия на религиозную систему, и она рассматривает себя как точное воссоздание верований наших далеких предков. «Родноверие» располагает более или менее разработанной системой обрядности и, конечно, «священством»: «жрецами» и «волхвами». Повторяю, «родноверие» претендует именно на «титул» религии; не случайны настойчивые попытки «родноверов» получить горегистрацию в качестве «традиционного» религиозного объединения и встать, наконец, на одну статусную доску с РПЦ.

Неоязычники критикуют «родноверов» за их «исконно-посконную» карнавальную стилистику, за все эти «фенечки», ремешки на волосах и рубахи с «жар-птицами», превращающие «родноверие» в некую этнографическую секту (что, кстати, и есть маргинальность). Неоязычники возражают против «родноверческих» попыток создания некой квазицерковной структуры, им претит дух славянского ретро и местечковости, отсутствие динамизма и стилевой адекватности.

Неоязычники – это, можно сказать, языческие футуристы. Они ставят под сомнение аутентичность «родноверия», справедливо полагая, что европейская языческая традиция давно прервана и ее восстановление как воспроизводство древних обрядов и ритуалов невозможно. «Родноверие», при всех своих претензиях на аутентичность – это в любом случае новодел, выдающий себя за подлинник. И не надо рассказывать нам про некие «посвящения», якобы полученные от неких «волхвов», чудом уцелевших где-то в дремучей лесной чащобе.

Знаменитый французский «археофутурист» Гийом Фай как-то заметил, что «в Индии действительно верят в существование пантеона божеств. В Европе невозможно вернуться к такой ситуации». И уточняет: «Сегодня в Европе нам следует ожидать рождения неоязычества. Невозможно предвидеть и предопределить его формы».

Можно определенно сказать лишь одно: это будут не квазирелигиозные формы. Неоязычество – это, прежде всего, некое интегральное мировосприятие: живое, позитивное и динамическое, а также определенный эстетический и жизненный стиль. Неоязычество чем-то сродни легендарному итальянскому футуризму, который представлял собой в единстве и мироощущение, и эстетику, и социально-политический концепт. Мировоззренческое ядро неоязычества – это тотальное принятие Жизни в ее нераздельном единстве сакрального и «мирского», «духовного» и материального. Дионисийское принятие и переживание Жизни как вечного и неукротимого потока Становления, в котором пребывают и боги, и люди; дерзновенное участие в этом Становлении, когда люди нередко бросают вызов самим богам и богами становятся – вот неязычество, которое, конечно же, мятежно, можно сказать «люциферично». Кстати, при всей своей абсолютной обращенности к естеству, ему чужд самоцельный «экологизм» с культом так называемой природы, поскольку неоязычество рассматривает техносферу как вполне легитимную вторую природу. Думаю, что техно-боги не пополнили европейский пантеон по причинам чисто историческим.

Мне близок взгляд Г. Фая, для которого язычество – «это, по сути, культ реальности и жизни во всех их измерениях (биологическом, астрономическом, физическом и т.д). В отличие от религий спасения, оно отказывается строить метареальность, ложь, фантом /…/, но принимает трагедию жизни со всеми ее приятными и жестокими сторонами.

/…/Язычество, - продолжает Г. Фай, - это будущее мира просто потому, что видит мир таким, каков он есть и каким он может стать, но не таким, каким он должен стать».

Разумеется, повторяю, речь идет о принятии жизни не смиренно-пассивном, что отдает христианщиной, но дерзновенном и героическом, освобождающем арийскую душу от пут метафизики и морализма.

Неоязычество – это тотальная реабилитация Жизни, разъятой и оклеветанной христианским дуализмом. Это возвращение античной телесности и упразднение идеи «первородного греха», благодаря которой попы и их мафиозная церковная система обрели тираническую власть над нашей душой.

Неоязычество предельно позитивно, можно сказать «материалистично», поскольку органически чуждо всяким «откровениям», мистическим спекуляциям и оккультным конструкциям. ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС – вот его кредо. Неоязычество, наконец-то, освобождает европейскую душу от болезненной обращенности к «потустороннему», от двухтысячелетнего «трансцендентного» морока и возвращает ее к Великой Жизни. Да, неоязычество магично, но не мистично. Наш магизм – плотский и осязаемый; это магизм, как реальное проявление бытийной полноты и целостности.

ХХХ

Именно такое мировосприятие лично для меня воплощается в Крокодиле, этом хтоническом божестве «эстетического взрыва» – великолепном, буйном, неукротимом, веселом – и очень опасном. Дионис, Пан (по-нашему Велес) – это ипостась Крокодила, или наоборот, что не суть важно. Для христианского восприятия Пан и Крокодил, собственно, и есть язычество как таковое, что в принципе верно. Не случайно христиане постоянно смакуют знаменитое «ПАН УМЕР!» и неустанно тиражируют образ Георгия Победоносца, поражающего Дракона (Крокодила, Змия). Теперь мы предлагаем радикально иную композицию: нордический Крокодил, попирающий и пожирающий самонадеянного вояку-полукровку (известный православный историк Р. Багдасаров допускает, что мать Георгия была крещеной еврейкой – в этом случае символ имперско-державной патриотовщины весьма характерен).

Политическая проекция языческого Крокодила – это ДЕМОКРАТИЯ. Не случайно волховский Ящер-Яша был изначальным покровителем Новгородской республики. И столь же не случайно, что одной из характерных политических проекций христианского монотеизма стала Московская деспотия с ее конным карателем, поражающим новгородского змия.

Характерно, что участники известного Новгородского веча-2007, поднявшие знамя русской национальной демократии, воззвали к батьке Ящеру с берега Волхова – с этого и началось великое возвращение Крокодила на Русь. И весьма характерно и знаменательно, что народные трибуны Древнего Рима, эти неусыпные блюстители римского народоправства, находились под покровительством хтонических божеств – козлоного Пана, а значит и Змия-Крокодила. Подозреваю, что и на Руси именно служители Велеса возглавляли народные выступления против христианского монотеизма, питавшего рост княжеской «вертикали власти».

ХХХ

Связь языческой хтоники, страшного «черного солнца» с дерзновениями арийского духа несомненна. Вспомним известное стихотворение Маринетти, лидера упомянутых итальянских футуристов. «Обращение футуриста-авиатора к брату своему, Вулкану» - так, кажется. Сын воздуха, неба, летчик, в котором есть что-то от древних титанов, черпает энергию полета, дерзания из огнедышащего жерла Везувия. Из Почвы. Из стихии Пана. Из недр Крови – наверное, можно и так сказать. Неспроста в старину кровь называли рудой – «кровь-руда». И, наверное, неслучайна железная связка «Кровь и Почва».

Стихотворение Маринетти содержит еще один аспект. Я уже упоминал о техно-богах. Проницательный Г. Фай как-то отметил, что Вулкан-Гефест как раз и выражал «прометеевский титанизм науки и техники», весьма свойственный, по его мнению, европейской языческой душе. Так вот, стихотворение Маринетти – это, по сути, языческое обращение к первому техно-богу, что абсолютно логично для футуриста с его культом техносферы и ее ипостасей – скорости и динамики (как известно Маринетти провозглашал «религию скорости»). Конечно же, речь идет о динамике не только внешней, но и психологической, динамике души. Речь идет о новой личности, о новом человеке. Скорость и динамика для Маринетти есть способ преодоления христианской энтропии. Это новое язычество, как я писал когда-то, «темнозеленый бред лесного царя, облаченный в гоночный корпус».

ХХХ

Говорят, что «Крокодил солнце проглотил», имея в виду, что Ящер «белому», дневному солнцу вроде как изначально враждебен. Дуалистическое христианское или пара-христианское мышление и тут заявляет о себе. Не понимают люди, что Крокодил не пожирает солнце, а ПРИЧАЩАЕТСЯ им. Причем постоянно, это вечный процесс, вечное священнодействие. Крокодил-солнцеядец ЛЮБИТ солнце, ибо принимать («приимите, ядите») можно лишь то, что любишь, приемлешь. Это языческая жажда Жизни в ее целостности, тот самый «зоологический аппетит бытия».

Причастившись солнца, Крокодил становится Драконом, у него вырастают крылья. Он становится средоточием и повелителем ВСЕХ стихий (земли, воздуха, воды, огня). Летчик из стихов Маринетти – в нем явно есть нечто прообразовательно «драконье». Опять же, повторяю, неспроста Дракон в глазах христиан стал олицетворением язычества как такового – со стороны-то виднее. В культовом фильме Джона Бурмана «Экскалибур» языческий маг Мерлин внушает Артуру: «Дракон – это все, что ты видишь… Он и в тебе… Слушай дыхание Дракона».

В язычестве немыслим дуализм «черного», «кощного» солнца и солнца дневного, «белого». «Черное солнце» - это оборотная сторона «белого солнца», они единосущны и нераздельны, как «орел и «решка». По сути, в язычестве есть только одно, двуединое Солнце – Солнце Жизни как Жизненности, Коловрат Вечного Становления, крутящийся в обе стороны одновременно. Как в замке Вевельсбург.

Зубастое, похожее то на хищный индустриальный пропеллер, секущий всякую зазевавшуюся плоть, то на архаичный, бурый от жертвенной крови ноздреватый бронзовый блин, это интегральное Сверх-Солнце неоязычества совсем не похоже на лубочно-улыбчивое солнышко «родноверов». Наш Ярило облачен не в лен, а в клепаный хром. Его солярность пахнет соляром и сталью. Он лыс от радиации, а мутация открыла в его челе третий глаз, лазурный, как небо Прародины. Его душа похожа на нелюдимые ночные промзоны, на бескрайние медные плато неведомых планет, оплавленные жаром чьих-то кораблей. На синий фьорд, оглашенный громовым кличем викинга. На харакири самурая. На этрусскую оргию. На русский бунт. На улыбку арктических льдов.

Это душа Сверхчеловека. То есть человека, ставшего богом. Именно так – с маленькой буквы. Ибо Бога, этого семитско-библейского чудища – НЕТ.

ХХХ

Итак, неоязычество и «родноверие» - это разные уровни, разные «этажи» мировосприятия. Соотношение между ними примерно такое же, как, скажем, между Ван Гогом, Клее – и передвижниками. Если неоязычество – это авангард возрождения европейского паганизма, то «родноверие» - это его более массовый вариант, который, вероятно, имеет право на жизнь, если только не будет чересчур пошлым. «Родноверие» может оказаться вполне адекватным сознанию того обывательского большинства, что составляет базис нации и без которого последняя невозможна. Неоязычество – для тех, кто вышел из рамок «хуторской» этничности; оно для расового авангарда, для тех, кто не сидит у семейного очага, кто не сеет, не жнет и не пашет – для революционеров, казаков, поэтов, алхимиков, короче, для ушкуйников духа. В идеале между неоязычниками и «родноверами» не должно быть войны, при условии, что последние не будут претендовать на монополию. Вообще, европейский языческий политеизм предполагает многообразие во всем, и, прежде всего в самом язычестве. Что и было в славной древности. Было язычество афинской массы и было язычество философов; было язычество землепашца и язычество берсерка.

Неоязычество и «родноверие» - это современная проекция деления на «русь» и «славян», заданного еще во времена Вещего Олега: «И сказал Олег: «Сшейте шелковые паруса для Руси, а для славян холстинные». И было так сделано. И повесил Олег свой щит на вратах в знак победы, и пошел прочь от Царьграда. И подняла Русь шелковые паруса, а славяне холстинные, и разодрал их ветер. И сказали славяне: «Возьмемся за свои холстины, не даны славянам шелковые паруса».

Именно, что НЕ ДАНЫ. «Родноверие» - это и есть «холстина» языческого возрождения. Это «славянское, слишком славянское»; не случайно, что главное объединение «родноверов» именуется «Союз славянских общин» (ССО). «Славянщина» вторична и инертна, изначально тяготеет к провинциализму и «фофудье». Неоязычество – заведомо нордично, авангардно, властно. Это новая русь дракаров, чьи паруса не раздерут ветра времени, поскольку они сотканы даже не из шелка, а из сверхсовременных материалов. И если «родноверы» ищут и, как им думается, обретают древних богов, не дерзая на большее, то неоязычники, по словам Г. Фая, еще и придумывают новых, раскрывая безграничный потенциал вечно юной европейской души.…

Итак, Я ПИЛ ИЗ ЧЕРЕПА ОТЦА…