Когда на заре нашей эры молодая христианская Церковь входила в историю, она сразу же вызвала резкое неприятие со стороны древнего языческого мира. Религиозно плюралистичная и веротерпимая Римская империя очень болезненно среагировала на появление новой религии. Прежде всего, римлян смущала бескомпромиссность самих христиан в вопросах веры…

Ведь языческое религиозное сознание, открытое для принятия любых, даже самых экзотических и «странных» богов, готово было адаптировать, в том числе и христианского Бога. Некоторое время статуя «Назарянина», как одного из палестинских «богов», находилась в римском пантеоне наряду и наравне с идолами других божеств. Но христиане не хотели и не признавали этого равенства. Они с доходящим до вызова упорством настаивали на истинности и единственности только своего Бога, объявляя всех прочих так называемых богов ложными. Кроме того, Церковь решительно отвергала и все попытки примирения с язычеством, предпринимаемые в рядящемся в христианские одежды гностическом синтезе (предтече теософии).

В то же время христиане в отличие, например, от иудеев не замыкались в своем богопочитании, но всем и повсюду свидетельствовали о возможности спасения только в основанной Христом Церкви. Это свидетельство расценивалось религиозно всеядными язычниками как подозрительная претензия на исключительность, как опасная «нетерпимость», как посягательство на «святая святых» их синкретической веры.

В результате христиане, несмотря на свою государственную лояльность и политическую благонадежность, оказались настоящими изгоями в разнородной палитре древнеримского общества. «Христиан ко львам!» – таков был ответ языческих плюралистов на бескомпромиссность тех, кто были в их глазах лишь дерзкими упрямцами и фанатиками. Но для христиан Истина, которой они служили, была выше любых возможных компромиссов, даже если ценой ее исповедания становилась собственная жизнь. И, несмотря ни на что, Церковь Христова даже в чисто историческом плане оказалась в этом противостоянии победительницей.

Сегодня, спустя почти две тысячи лет все более очевидно новое столкновение находившегося долгое время под спудом, а теперь стремительно вырывающегося на поверхность оккультного неоязычества (в лице, например, движения New age – новая эра) с Церковью. В связи с близящимся юбилеем 2000-летия Рождества Христова все чаще, настойчивее и уверенней звучат голоса «могильщиков» христианства, «пророчествующих» о совершающемся в наши дни переходе одной астрологической эпохи в другую. Эра, протекающая под зодиакальным созвездием Рыб, сменяется, как они утверждают, новой эрой – эрой Водолея.

Рыба – это один из древних христианских символов, поэтому ньюэйджеры ассоциируют христианство с проходящей под этим астрологическим знаком эпохой.

Христианство – это, по их мнению, в лучшем случае лишь переходная ступень к новому более совершенному откровению. Христианство должно быть преодолено, на смену ему, приходит третий завет, эра духа, время нового религиозного сознания, эпоха всеобщей духовной гармонии и невиданных ранее сверхъестественных дарований, которая станет долгожданным «Золотым веком» человечества.

Духовное совершенство будет достигаться «без усилий и каких-либо покаяний и постов, не говоря уже о жизни, полной самоотвержения со стороны искателя… Теперь не надо штудировать книги, не надо учить проповеди, не надо давать милостыню, не надо покорять горы, не надо проявлять инициативу. Ибо настало время наслаждения» (Йоги Махаджан. Восхождение. Тольятти, 1989.° C. 85-86).

Видимо для поколения, выбирающего «pepsi», вряд ли можно придумать на религиозном уровне что-то более привлекательное чем «духовность», вместо подлинной свободы исповедующая безответственную всеядность и произвол, «духовность», принцип которой очень точно выражен словами одной из отечественных пророчиц New age: "Теперь слова «долг» для меня не существует. Для меня существует только слово «хочу» (Яковлева А. Путь к себе. 1992. № 5).

Но, тем не менее, Личность Христа и созданное Им христианство настолько велики и значительны (хотя бы в чисто культурно-историческом плане), что даже самые убежденные мифотворцы от оккультизма не всегда решаются открыто отрицать их или же обходить молчанием. Свое неприятие христианства они нередко прикрывают личиной ложной терпимости, всегда готовой к выгодным сделкам. Поэтому они вновь готовы включить Христа в свой пантеон на равных со всевозможными божками и идолами правах. Они вновь согласны сделать «христианство» частью единой оккультной системы. Но Церковь, как и два тысячелетия назад проявляет непонятную для языческого сознания несговорчивость и «нетерпимость», отвечая решительным «нет» на любые ньюэйджевские спекуляции вроде: учился ли Христос в Индии, являлся ли Он одним из «посвященных», был ли Он перевоплощением Будды или кого-то еще и т. д.

Отказываясь принять Евангелие как богооткровенную истину, неоязычники измышляют его оккультную версию (существует, например, так называемое Водолейное Евангелие Иисуса Христа), согласно которой, Церковь до неузнаваемости исказила первоначальное учение «великого эзотерика Иисуса».

Таким образом, богочеловеческий факт, засвидетельствованный сонмом христианских святых, подменяется демоно-человеческой мифологией, где вместо Богочеловека все отчетливее прорисовываются черты человекобога. Идеал Христа замещается идеалом антихриста, образ которого уже стал для многих символом будущего всечеловеческого единства.

Увы, но истина и единство нередко оказываются в противоречии. Единство само по себе далеко не всегда бывает положительной категорией. Вряд ли нужно доказывать, что, например, единство немецкого народа времен Третьего рейха отнюдь не являлось благом. Но сегодня слово «единство» буквально завораживает обывателя. Повсеместно внедряемое в сознание людей оно становится идолом, требующим все новых и новых жертв, и любое проявление многообразия и сложности приносится на его алтарь. Ради этого ложнопонимаемого единства стираются национальные, культурные, этические и религиозные грани, все и вся приводится к общему знаменателю. Доходит до того, что даже разность полов признается досадным архаизмом, требующим преодоления: всепроникающий «унисекс» объявляется знаком времени, будущее мыслится как эпоха «совершенных» андрогинов.

Такая жажда всеобщей унификации в наше время совсем неслучайна. В современном пантеистическом оккультизме, прямо или косвенно исповедуемом большинством нынешних властителей умов, она имеет глубинные корни. «Все есть Бог», «все едино», «все есть по существу одно и то же», «все различия иллюзорны» – за этими и подобными им «духовными» принципами прочитывается часто недосказываемое: «нет ни света, ни тьмы, нет ни добра, ни зла, нет ни правды, ни лжи – все едино…»

Вряд ли нужно объяснять, насколько такое понимание «единства» несовместимо с христианским. Для христиан возможно только единство во Христе, во Христе реальном, Которого две тысячи лет исповедует Церковь, а не в Его оккультной пародии. Когда христиане говорят об этом прямо и откровенно в ответ вместо «веротерпимой» риторики раздаются не менее откровенные предупреждения: «Раковые человекоклетки… космический сор, души зашедших в своем развитии в тупик и не реализовавших свои внутренние возможности будут уничтожены» (Тер-Акопян А. Контактеры дней Апокалипсиса. М.,1992.° C. 16).

Что ж, подлинно церковное сознание всегда было лишено каких-либо футурологических иллюзий в отношении «мира сего». Мы не ждем «Золотого века» в исторической перспективе, мы должны стремиться к Царству Небесному. В конце концов, все земные победы – временны. И после всех временных победителей и всех земных побед наступит вечная победа – придет истинный победитель Христос: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16, 33). И тогда «времени уже не будет» (Откр. 10, 6), но будет новая земля и новое небо (Откр. 21, 1).

Итак, религиозный компромисс между христианством и язычеством, в какие бы одежды оно не рядилось, не возможен в принципе, в противном случае христиане просто перестанут быть самими собой. Да, ранняя Церковь с радостью принимала те «семена истины» (св. Иустин Философ), которые были рассеяны в дохристианском язычестве. Она не отвергала искренний религиозный поиск в еще не просвещенном евангельским светом мире, поиск, который увенчивался обретением Христа: ведомые чудесной рождественской звездой волхвы пришли в Вифлеем, чтобы вручить свою жизнь воплотившейся Истине – Богомладенцу Иисусу. Но Церковь анафематствует любые оккультно-языческие блуждания в новозаветную эпоху. Теперь это не поиск Истины, но уход от нее.

Христос – это единственно возможное «место» встречи Бога и человека. Христос – это предельная глубина снисхождения Бога и, вместе с тем, вершина духовного восхождения человека. Поэтому любой шаг в любую сторону от Христа – это начало стремительного падения вниз, в бездну небытия… Что ж из того, что кому-то эта бездна представляется «Золотым веком».