*MYSLЪ '[МУЖ] МУДРО СЛЕДЯЩИЙ'
(«Этногенез и культура древнейших славян». О.Н. Трубачев., Москва, Наука 2003г.)

В.Н. Топоров более тридцати лет назад на основе сочетания внутренних и внешних аргументов практически доказал родство слав. *myslь 'mens, cogitatio' и и.-е. *men- с тем же значением; его итогом явилась реконструкция суффиксального отглагольного производного *monsli, ср. лит. maslus 'вдумчивый, мыслящий, понятливый', и общее резюме: "Нужно думать, что на этом этапе анализа данные, которые можно извлечь из славянского материала, следует считать исчерпанными" [23] Такое положение, действительно, сохранялось, пока нам не оставалось ничего другого, кроме как констатировать странную настойчивость повтора - mуslъ в славянских именах мужчин Dobromyslъ, Miromyslъ, Premyslъ и т.д. Положение, кажется, несколько изменилось с вводом в научный оборот майнсковенедских данных, причем имело место не столько количественное изменение, что вряд ли привнесло бы в исследование что-то существенно новое,  кроме  некоторого  числа  новых  или  подтверждения старых примеров: майнсковенед. *dobromyslъ, *drogomyslъ, *godomyslъ, *po(d)myslъ, *velimyslъ, *primyslъ (см. [Schutz 1994, S. 152] и наш список). Наметилась возможность некоторых качественных изменений в подходе к этому материалу, и эту новую возможность - что ценно - подсказывают контексты и контекстные варианты, наличествующие в книге Шютца либо им самим отчасти удачно реконструируемые (неоправданных сомнений Шютца в связи личных имен на -myslъ с семантикой 'mens, cogitatio' здесь не касаемся, потому что отклоняем их, как и его неверную попытку проэтимологизировать domyslъ, promyslъ отдельно от mуslъ). К числу авторских удач, напротив, относим сопоставление Dragomyslъ (mola Dragamuzilas, в районе Нюрнберга, после 800 г.) с др.-в.-нем. *sintman, sintherre 'mit Wegeaufgaben  Vertrauter',  говоря  буквальнее -  'дорожный  муж'; весьма перспективна и комбинаторика, подсказываемая авторским соотнесением паннонскославянского Dragamosus (810) с проведенным  словенским ọ > о, то есть  *drago-mọzь, с вышеназванным *dragomyslъ> [Schutz 1994, S. 152]. Замечательна в этом же смысле вариация, оставленная, правда, Шютцем в тексте без комментария [Schutz 1994, S. 149], которая позволяет попросту наблюдать, как более древнее название Godemuzelsdorf (Ансбах, XII в.) позднее сменяется как бы глоссирующим его немецким Gottmannsdorf. При всей скудости данных, напрашивается догадка о существовании (и значении) майнсковенедского апеллятива *myslъ 'муж, мужчина', что соответственно было понято и переводилось франконскими немцами с помощью 'Mann'. Этому как будто не противоречит этнографическая информация из северо-восточной Баварии, то есть с территории майнской Склавании, о дожившем почти до современности обычае пляски ряженых мальчиков под рождество, причем сохранилось и название этого - Pommwizel Tanz [Schutz 1994, S. 149]. Шютц не очень убедительно толкует реконструируемое при этом pod-myslъ как сложение с pod-'Grund', видя здесь обозначение какого-то земельного специалиста или надзирателя (?), тогда как, не насилуя этнографический контекст (пляска ряженых мальчиков, выше), уместно  предположить лишь что-то  вроде  *pod-myslъ = "под-муж". Здесь коренится какая-то нейтрализация "ментальной" номинации мужчины и мужской природы обозначения самой этой ментальности. Немногие, но откровенные контексты употребления майнсковенедского *myslъ 'муж, мужчина', похоже, помогают это понять применительно к общеславянским масштабам проблемы, не особенно вдаваясь здесь в детали (словосложение, даже первоначально, возможно, словосочетание *mon-, см. выше, и глагола движения *sl-/*s(ъ)l- (или его каузатива)? Не слогораздел, а словораздел *monsl-, что упростило бы вопрос трактовки конечного on > у, ср. аналогию действительных причастий?). Решение этимологии *mуslъ 'муж' как атрибутивного двучлена можно опереть на другие индоевропейские обозначения 'мужа' как 'разумного' в чистом виде ср. и.-е. manu- (примеры известны), так и еще одного двучлена, каковым следует, видимо, считать слав. *mọzь, если оно из сложения *mon g(u)i- 'разумно ходящий', вместо обычно приписываемой последнему суффиксальной версии, не очень убедительной ни в фонетическом, ни в морфологическом ее варианте. Имеется в виду - в первом случае - мало свойственное славянскому фонетическое развитие группы -nu > ng"-, предполагаемое Вайяном [24], и во втором случае - происхождение слав. *mọzь от и.-е. mаnu- 'мужчина, человек' в соединении с суффиксом -g-io- или -gju- [5, вып. 20, с. 160). Натянутость последнего толкования (неясность функции и проблематичность самого суффикса -g-) неплохо контролируется случаем с лит. zmogus, попытка разложить который на zmo-g-us, якобы с -g- суффиксальным [25], столь же неудовлетворительна и бесперспективна, тогда как этимология из zmo-gu-s 'по земле ходящий', ср. [26. Вd. II, S. 1318-1319], превосходно решающая проблему всего слова и поддерживаемая другими свежими аналогиями на и.-е. *gus из области атрибутивов-эпитетов мужчины-человека (напр. лит. manda-gus 'вежливый, учтивый, милый', ср., возможно, сюда др.-инд. manda-ga- 'медленно передвигающийся'?), позволяет вновь вернуться к концепции *mọzь как двучлена и аналогичной проблеме *myslъ/ь. Возвращаясь к корню *mеn/*mоn-, мы не можем не видеть, сколь основательно он задействован в обозначениях мужчины и мужских признаков, ср. этимологию слав. *mọdo 'testiculus' < *mеn- 'думать' [5, вып. 20, с. 125]. Архаический синкретизм 'мыслящего' и 'мужского' начал позволяет несколько по-новому взглянуть на иерархию форм, на их тесную, вплоть до неразличения, связь. Скажем, морфологически мужской вариант *mуslъ, куда принадлежат (помимо майнсковснедского *mуslъ, выше) ст.-польск. Mysl, личное имя собственное (1265), русск. диал. мысел, род. п. -сла, м.р. 'нрав, норов', мысл то же, скорее морфологически (и типологически) первичен по отношению к -i- основе слав. *myslь, которое логично понимать как эманацию некоего обозначаемого словом *mуslъ (иначе, традиционно см. [5, вып. 21, с. 49]). Очень любопытно своеобразное нагнетание мужской этимологической семантики, наблюдаемое в псковском диалектном речении ни по нраву, ни по мыслу (цит. по [5, вып. 21, с. 49]), если при этом учесть, помимо того, что уже сказано выше о *mуslъ < *monsl- как мужском атрибутиве, еще и то, что относится к этимологии народного здесь, несмотря на формулу TRAT. продолжения праслав. *norvъ, генетически мужского обозначения норова, характера, как о том говорят древние связи с названием мужа, мужчины - др.-инд. nar-, авест. nаr-, греч. ανήρ. Исследователи (Топоров, Варбот [5, вып. 21, s. v.] и др.) приводят в качестве неславянского соответствия слова *mуslъ 'mens, cogitatio' литовское mọslus 'вдумчивый, мыслящий'. Иерархической точности ради следует заметить, что это единственное практически полное и.-е. соответствие прежде всего для славянской основы не на -i- *myslъ 'mens virilis' - 'vir venator'. Собственно основа на -i- *myslь будет тогда уже славянской инновацией. Говоря об охотничьих коннотациях славянского названия мужа - *mуslъ, естественно вспомнить о прилагательном *myslivъjь, которое, по крайней мере в двух славянских языках (ст.-чеш., польск.), выражает значение 'охотничий, охотник' [5, вып. 21, с. 46]. Конечно, можно попытаться свести все к первоначальному 'способный думать, умный', что обычно и делается, ср. формальную отглагольную производность с суффиксом -/V- от глагола на -iti *mysliti. Но секрет значения производных порой в том, что формально вторичные, они способны хранить первичную   семантику.