Осмотрительность Священноначалия в вопросе о прославлении Царской Семьи мне представляется вполне уместной.
Нет, я не сомневаюсь в том, что Екатеринбургские мученики пребывают ныне в Божией Славе. Вопрос о святости Царской семьи для меня разрешается просто – через ощущение лжи противоположного утверждения. На богословском языке слово святость имеет синонимом слово спасенность. Соответственно, отрицание святости есть утверждение того, что Царская Семья из заточения временного перешла в муку вечную... Попытка представить Их в аду вызывает естественное содрогание. А, значит, и сердце, и разум требуют признания святости екатеринбургских мучеников. То, что они пребывают в лике спасенных, для меня вне сомнений.
Однако у слова святость в обиходном, небогословском словоупотреблении, есть еще один оттенок. Святой – это спасенный человек, которому Господь в пакибытии даровал особую милость молитвенного ходатайства за тех христиан, что составляют Церковь земную. Богословски вряд ли может быть проведена четкая граница между спасенными и святыми ходатаями – ибо все, принятые в Божию славу, несут в себе не только человеческую, но уже и Божию, Христову любовь к людям, и самое естественное проявление этой любви в Божием Царстве – это молитвенное пожелание того, чтобы та радость, что уже вкушается спасенными душами, была распространена и на других людей. Представить себе спасенную душу, которая не молится ко Творцу о людях, оставшихся на земле, невозможно. Поэтому и молитвы Царской Семьи у Божия престола для меня есть несомненная реальность. Царь пострадал вместе с народом, пострадал потому, что в сознании палачей был символом своего народа и своей Церкви. И потому опять же естественно предположить, что у Престола Божия Государь молится о России.
Некогда Промысел Божий дал Николаю Александровичу земную власть над путями России и ее народа. Мне кажется логичным предположить, что ныне на него Спасителем возложено иное послушание – молитвенника о России. Так что оснований для того, чтобы воздержаться от молитвенного сообщения с Государем (точнее говоря – от соборно-церковного благословения на такое общение) я не вижу.
Но в богословии принято, возвещая необходимость поклонения Богу, при этом предупреждать, какие формы Богопочтения были бы неуместны. Есть апофатическое богословие, предупреждающее нас о том, каким не должно быть богомыслие. Есть проповедь пророков, предупреждаюшая о том, что нельзя чтить Бога лишь дымом внешних всессожжений, без сокрушенного сердца. Из того, что Бог есть и что Его нужно чтить, не следует, что храм Богу можно строить на деньги, украденные у вдовиц и сирот.
Так должно быть и с почитанием Святых. Церковный разум, благословляя почитание Святых, всегда призывал к тому, чтобы их почитание проходило благочестивым образом, не переступая грань язычества и многобожия и не провоцируя в сознании людей выводов, опасных для жизни и благочестия (см., например, 94 правило Карфагенского собора 419 г.). Святой – человек, исполнивший волю Бога. Но воля Бога может быть одной для одного человека и его духовно-жизненной ситуации, и совершенно иной для других людей и обстоятельств. Поэтому в житиях Святых и в их творениях мы встречаем противоположные действия и советы.
Как различны могут быть высказывания Отцов на одну и ту же тему в зависимости от того, к кому они говорят, можно показать следующим примером. Возьмем вопрос, весьма часто встающий перед нами: как реагировать на происходящую на наших глазах агитацию сектантов? Вот диалог духовного чада со своим старцем: "Если случится быть вместе с Отцами, когда они состязаются о вере с кем-нибудь из неправомудрствующих о ней - сказать ли мне что знаю, или промолчать? - Никогда не состязайся о вере. Если же будешь спрошен, скажи: простите меня, это выше меня". - А когда еретик словом своим приведет в недоумение православного, ужели нехорошо будет, если я посильно помогу ему? - Кто учит, не имея силы, слово того не бывает убедительно, а бесплодно. Если желаешь оказать помощь, воззови в сердце своем к Богу. - Должен ли я по крайней мере исследовать то, о чем рассуждают? - Не исследуй ничего из того, что Бог не требует от тебя - Когда случится собеседующим сомневаться в чем-либо, что я знаю - хорошо ли мне сказать об этом, или нет? - Молчание лучше" 1 . У других Отцов для других людей другие советы. Так, св. Василий сетует на то, что ему мало пишут, и он лишается возможности много отвечать - "Тот в опасности изменить истине, кто любящим Господа не дает охотно ответов о Боге"2. А преп. Феодосий Киево-Печерский в защите православия видел прямой долг христианина: "И ты, чадо, если узришь каких-нибудь иноверцев, состязающихся с православными о вере и стремящихся соблазном отвести от правой веры несведущих верных, то ты, многосведущий, не скрой в себе своего знания, а помоги правоверным против кривоверных. Если поможешь им, то как овец избавишь их от уст львиных. Если же промолчишь, это равносильно тому, как если бы, отняв у Христа, предал ты их сатане"3.
Но ведь прав и старец Варсонуфий. Каждому из нас знаком такой тип прихожанина (чаще - прихожанки), который с блеском в глазах встревает в каждый разговор и авторитетно делится тем, что он где-то вычитал или услышал накануне...
Кроме того, и в жизни Святых были грехи и немощи, ошибки и взаимонепонимание. Значит, в жизни Святого нужно различать – что именно в его жизни достойно подражания, а что было или его личным прегрешением, или же было исполнением им той уникальной Божией воли, которая касалась только его и того человека, что именно в ту минуту предстоял перед Святым.
Мы все знаем, что церковная этика запрещает рассказывать о том, что происходило на исповеди. Этот запрет касается не только священника, но и исповедника. Ведь если тот начнет рассказывать о совете, преподанном ему духовником, люди могут воспринять эти слова духовника (особенно если тот человек уважаемый в церковной среде) как рекомендацию и для всех остальных. А ведь задача духовника совсем не в том, чтобы изрекать универсальные правила благочестивой жизни, а в том, чтобы эти правила применять к каждой конкретной, неповторимой жизненной ситуации. И одно и то же духовное правило может быть по разному “переведено” на языки разных людей. Вспомним различение “икономии” и “акривии” в применении церковных канонов. Неосмотрительный пересказ сказанного на исповеди может привести к тому, что “икономия”, совершенная пастырем ради одной, знакомой ему души, может быть воспринята как правило поведения теми людьми, которые находятся в совершенно иных духовных и жизненных обстоятельствах – и в итоге, попробовав руководствоваться этим советом, они повредят себе.
Итак, мне кажется необходимым, чтобы в Церкви сейчас обсуждался не столько вопрос о том, нужно или нет канонизировать Царя, сколько вопрос о том – как именно истолковать эту канонизацию. Церковь должна ясно, соборно пояснить: что именно она воспринимает как подвиг святости в жизни и в смерти последнего русского Императора.
Нарочитое прославление в лике Святых имеет не онтологическое, а педагогическое значение для земной Церкви. Актом канонизации Церковь призывает подражать жизни святого, ею прославленного. И пастырски необходимо пояснять, что же именно заслуживает подражания в жизни новопрославленного угодника. В храм вносится новая икона нового святого. Проще говоря – что именно в нем достойно прославления и подражания: то, что у него была нестриженая борода или то, что в его сердце жили любовь и молитва?
Особенно это бывает важно, когда речь идет о прославлении людей, чей жизненный путь был необычен, уникален. Служение императора, несомненно, уникально. Равноапостольный император Константин убил своего сына и свою жену. Но разве за это он прославлен Церковью? И детоубийцы вряд ли имеют право заявлять в свое оправдание: мы, мол, подражаем св. Константину. Императрица Александра Федоровна употребляла косметику, носила украшения и дорогие платья. Можно ли этот факт использовать как довод для изменения традиционно-аскетического отношения Церкви к женскому украшательству? Император Николай Александрович курил (см., например, запись в Дневнике от 13 декабря 1917 г.). И тут я уж совсем не сомневаюсь, что курящие семинаристы используют это факт для оправдания собственной слабости. Так, может, лучше еще прежде канонизации стоит предупредить о том, что такой вывод из жития нового святого делать не стоит?
Курение – это бытовая черта. На нее можно не обращать внимания. Но о жизни Императора есть такие свидетельства, мимо которых пройти нельзя. Иногда их можно опровергнуть. Но в тех случаях, когда такой основательной возможности нет – просто замалчивать их тоже нельзя. Если Церковь не осудит эти эпизоды в жизни своего святого – их нам напомнят нашим оппоненты.
Вот пример: “В начале октября 1905 г. Папюс был вызван в Санкт-Петербург высокопоставленными последователями, очень нуждавшимися в совете ввиду страшного кризиса, который переживала в то время Россия. Маг был немедленно приглашен в Царское село. После краткой беседы с царем и царицей он на следующий день устроил торжественную церемонию колдовства и вызывания духов усопших. Кроме царя и царицы на этой тайной литургии присутствовало одно только лицо: адьютант императора капитан Мандрыгка, теперь генерал и губернатор Тифлиса. Интенсивным сосредоточением своей воли учителю удалось вызвать духа царя Александра III, несомненные признаки свидетельствали о присутствии невидимой тени. Несмотря ни сжимавшую его сердце жуть, Николай II задал отцу вопрос, должен он или не должен бороться с либеральными течениями, грозившими увлечь Россию. Дух ответил: "Ты должен во что бы то ни стало подавить начинающуюся революцию. Но она еще возродится и будет тем сильнее, чем суровее должна быть репрессия теперь. Что бы ни случилось, бодрись мой сын. Не прекращай борьбы". Изумленные царь и царица еще ломали голову над этим зловещим предсказанием, когда Папюс заявил, что его логическая сила дает ему возможность предотвратить предсказанную катастрофу, но что действие его заклинания прекратится, лишь только он сам исчезнет с "физического плана". Затем он торжественно совершил ритуал заклинания”4.
Не сомневаюсь, что за этот рассказ ухватятся нынешние спириты и неоязычники – для того, что оправдать собственные мистические эксперименты. Они будут нам говорить: видите, ваш же Святой делал то же, что и мы. И ваша Церковь его канонизировала. Так что, вы, отец N., не можете осуждать нас от лица Церкви и ее Святых. Еще нам напомнят Распутина (по моему, он был банальным экстрасенсом и гиперэкуменистом5). И сделают вывод: мы в своей “экстрасенсорике” подражаем вашим Святым.
Так что для того, чтобы не дать возможность недругам Церкви использовать канонизацию Императора для борьбы с Церковью же, при канонизации должно быть ясно сказано: такие-то свидетельства о Государе являются абсолютно лживыми; такие-то – тенденциозно искажающими имевшие место события. При этом недостаточно просто провозгласить: рассказ Палеолога о спиритическом сеансе с участием Государя есть выдумка. Нужно привести аргументы, доказывающие ложность палеологовского повествования.
Но разделение нужно провести не только в свидетельствах о тех или иных событиях в жизни Императора, но и в самой его жизни. Некоторые поступки или черты Императора и Императрицы будут странно смотреться в Житии. Замалчивать их не стоит. Чтобы потом не возникло спекулятивных построений по этим поводам - нужно при канонизации сказать: такие-то факты, к сожалению, действительно были, но, хоть и были они в жизни Святого, сами они не были проявлением святости, и их нужно признать или нравственно индифферентными, или же прямо греховными и недостойными для подражания. Сама Церковь должна внятно разделить в жизни Государя – что она считает каноничным в жизни Царя, а что – нет.
И это разделение должно быть проведено не только при рассмотрении царствования Николая Александровича. Самое сложное, на мой взгляд – это его отречение.
В церковной среде бытует мнение (мне представляется – апокрифическое) о том, что Николаю Александровичу был предсказан мученический венец (монахом Авелем, преп. Серафимом Саровским, св. Иоанном Кронштадтским). Царь знал об этом пророчестве, внутренне был готов к его исполнению – и потому отрекся от престола без сопротивления, дабы не противиться воле Божией, возвещенной через святых. Я убежден, что этот миф должен быть решительно отвергнут тем Собором, который будет прославлять Государя. Иначе последний период жизни Николая Александровича будет вызывать серьезное смущение. Если большую часть своей жизни Император знал о своем мученическом кресте, значит, он понимал – какой путь раскрылся перед ним в феврале 1917 года. Он мог не знать даты кончины, мог не знать, сколько дней осталось ему жить – но с первого же дня после низведения с Престола он должен был поставить себя под знак якобы возвещенной ему скорой кончины.
Значит, обычные христиане, не-императоры, могут всматриваться в последние полтора года жизни Николая Александровича, ища в его последних днях наставления о том, как им самим следует готовиться к своему смертному часу. И вот тут-то окажется, что, если подражать всему тому, что делал отрекшийся Царь в преддверии расстрела, то могут возникнуть серьезные фоновые шумы в душе человека, который готовится к кончине своего земного живота, а в качестве образца для подражания избрал жизнь Царской Семьи в заточении. Нет, если Царь не знал, о том, что он будет расстрелян, – то его жизнь была вполне благочестива. Но если принять на веру миф о том, что ему была открыта его судьба – то в его поведении во дни заключения никак нельзя видеть образец для подражания.
Итак: можем ли мы понять все его действия (и во время царствования, и во время содержания под стражей), если каждый раз будем представлять себе человека, которому возвещено, что он мученически завершит свою жизнь?
Известно, что вскоре после отречения Николай Александрович был спрошен, где он пожелал бы провести время до Учредительного Собрания, которое должно определить судьбу монархии в России, и ответил, что – в Ливадии. Мне трудно представить, что человек, сознающий, что до мученической кончины ему остаются считанные дни, высказывает пожелание провести эти летние дни в курортном дворце: “А мы-то все так рассчитывали на долгое пребывание в Ливадии” (Дневник от 28 июля 1917)... Странно также, что Царскую Семью влечет место, весьма далекое от традиционных русских святынь, в том числе тех, что освящали историю Дома Романовых..
Известно также, что Царская Семья вынашивала планы отъезда в Англию. Если Государь знал, что ему предстоит мученический крест, в таком случае хлопоты по отъезду в безопасную Англию к царственным родственикам придется оценить как попытку бегства от креста. Чтобы столь тяжкое обвинение не возводить на Государя – опять же нужно решительно отвергнуть апокрифическое сказание о якобы возвещенных ему пророчествах.
Предупрежденный человек не будет следующий день после отречения проводить за чтением книги о Юлии Цезаре6. Вообще нельзя не счесть удивительным список тех книг, что бывший Император читает для себя и для своей семьи в заключении. Перечислю в хронологическом порядке все книги, упомянутые в его дневнике после отречения:
Ф. Успенский “История византийской империи”,
Конан Дойль “Долина страха”,
без указания автора “Девочка миллионерша”,
Кассо “Россия на дунае”;
Конан Дойль “Собака Баскервиллей”;
Куропаткин “Задачи русской армии”;
без автора “Тайна желтой комнаты”;
“Запах дамы в черном”;
“Неотвязное кресло”,
А. Дюма “Граф Монте-Кристо”;
без указания автора “Дом живых людей”;
Д. Мережковский “Юлиан Отступник” (“окончил чтение “Юлиана, понравившееся мне” - 21.06.1917)
Мережковский “Леонардо да Вични”;
К. Дойль “Арсен Лупен против Шерлока Холмса”;
“Человек с разбитым ухом”;
А. Доде “Тартарен из Тараскона”;
“Тартарен в Альпах”;
Д. Мережковский “Петр и Алексей”;
без указания автора “Судьба Вайлза”;
Д. Мережковский “Александр I”;
К. Дойль “Отравленный пояс”;
Квашнин-Самарин “Морская идея в русской земле”;
без указания автора “Очаровательная Лииль”;
“Пурпурный Пимпернель”;
Мельников-Печерский “В лесах”;
Данилевский “Девятый вал”;
Мельников-Печерский “На горах”;
Н. Лесков “Обойденные”, “Островитяне”, “Некуда”, “Запечатленный англе”;
П. Лоти “Рамунчо”;
Н. Лесков “Грабеж”;
А. Дюма “Королева Марго”;
Н. Гоголь “Женитьба”;
без указания автора “Дракула”;
Беломор “Морские рассказы”;
без указания автора “Я расплачусь”;
“Огонь в стерне”;
В. Гюго “93-й год”;
И. Тургенев “Записки охотника”;
О. Егер “Всеобщая история”; “За дневным чаем перечитываю свои прежние дневники – приятное занятие” (14.11.1917);
без указания автора “Два скромника”;
И. Тургенев “Накануне”, “Дым”;
Голодников “Тобольск и его окрестности”;
А. Чехов “Медведь”;
без указания автора “Воин Аллаха”;
К. Дойль “Приключения Шерлока Холмса”;
А. Дюма “Три мушкетера”, “Женщина для этого мужчины”;
Н. Лесков “Соборяне”;
Л. Толстой “Анна Каренина”;
стихи Лермонтова; “начал читать библию сначала” (24.3.1918); но – “так как нельзя читать все время Библию, я начал также “Краткую историю английского народа” Грина” (26.3.1918);
И. Тургенев “Вешние воды”;
С. Нилус “Близ есть при дверех”;
романы Всеволода Соловьева;
Великий Четверг 1918 г.: “Утром читал книгу Метерлинка “Мудрость и предопределенность”. Позже продолжал чтение Библии” (19.4.1918);
Лейкин “Неунывающие россияне”;
Аверченко “Синее с золотом”;
Л. Толстой “Война и мир”;
Апухтин “Неоконченная повесть”;
сочинения Салтыкова-Щедрина; Шильдер “Император Павел I”.
Последняя упомянутая книга – “28 июня ст. ст. Начал читать 8 том Салтыкова-Щедрина”. И нет ни одной книги святоотеческой. Кроме двух упоминаний о Библии – никакой духовной, собственно церковной литературы… Так что считать, будто все полтора года Николай Александрович жил только мыслью о мученическом подвиге и о придвигающемся переселении в Обители Вечные – невозможно. Впрочем, если сопоставить дневник Государя с письмами его семьи из заточения, то можно сделать вывод о том, что он сознательно избрал позицию целомудренного умолчания о духовных сторонах своей жизни…
Во любом случае, Собор, которому предстоит прославить Государя, должен сказать несколько слов о его дневнике – ибо слишком неожиданные умолчания или, напротив, записи есть на его страницах. Если без комментариев издавать дневник Государя как дневник Святого мученика, то возникнут неизбежные соблазны – так как ряд записей весьма далек от традиционно-церковного представления о поведении мученика перед казнью. Мученики древности не проводили вечера перед казнью в карточных играх, не записывали в своих дневниках радостные впечатления от выигранных партий (“во время игры имел четыре безика… Во время игры с Марией у меня вышел настоящий трик-трак – так же редко, как четыре безика” – 1-5 мая 1918), не учили своих детей карточным играм (3 мая 1918). Если мы признаем подлинность пророчеств о гибели Царской Семьи – мы должны будем признать потрясающую бесчувственность Царя. Но если мы признаем, что сам Царь не знал о том, какой конец предначертан ему и его детям, тогда то, что иначе казалось бы чудовищной толстокожестью, станет обычной человеческой немощью а, может, даже педагогической “икономией”: может, Государь видел, что нервное напряжение его детей на пределе – и потому решал давать им разрядку (в виде карточных игр и Конан Дойля). Но в любом случае эти штрихи жизни Царственной Семьи в заточении должны быть истолкованы по церковному.
Так что вопрос о том, чему именно должен подражать благочестивый мирянин в жизни последней Царской Семьи, далеко не прост. Чтобы не вышло подражания в грехе или в человеческой слабости, – Собор должен назвать их своиими именами. И напротив, чтобы то, что было педагогически и сиюминутно необходимо, не воспринималось ни в качестве греха, ни в качестве нормы обычной христианской жизни – тоже нужно разъяснение Собора.
Еще более важным мне кажется дать очень взвешенную оценку самого акта отречения Государя от престола. Нередко именно в акте отречения видят христианский подвиг Императора: добровольное сложение высшей власти и вверение себя в руки Промысла... Однако – мог ли так поступить тот, кому была вверена ответственность не только за себя, но и за страну? Начальник не напрасно носит меч свой. И зачем же выпускать этот меч из рук перед лицом врагов?
Церковь для того и благословляет Императора и его меч – чтобы им он ограждал ее от физических врагов. Тот, кто влагает меч в ножны во время битвы, не выполняет своего церковного послушания. Тот же Палеолог как-то заметил, что именно своим отречением Император освободил армию и народ от присяги, создал в сознании народа такую пустоту, где и закружилась воронка, втянувшая в себя уже всю Россию. Отречение не столько было вызвано “волной революционного подъема”, сколько само породило ее.
Но не буду из отречения делать камень, которым можно было бы бросить в память последнего Императора. Известно, что он уединился в решающую минуту. Наверно, он провел ее с молитвой – и Господь положил ему на сердце Свой замысел, через совестное веление властно велел встать на путь крестный. Но вот в чем опасность любой канонизации: то, что было чудом в жизни Святого, может быть воспринято как правило, стать каноном.
Вот мой главный вопрос: можно ли подражать этому поступку Императора?
Представим, что через какое-то время в России вновь появится искренне православный правитель. Ради простоты этого мыслительного эксперимента – не будем уточнять, как именно он будет называться: император, президент, генсек, диктатор или премьер-министр. Понятно, что как только он начнет проводить открыто национальную и православную политику, он станет испытывать серьезнейшее давление со стороны тех сил, что не желают видеть Россию ни сильной, ни православной. И вот однажды к новому Государю приходит новая делегация “думцев” во главе с новым “родзянко”. И жестко поясняет правителю: если Вы не отказываетесь от власти, то в стране начинается то-то и то-то – в диапазоне от натовского вторжения до гражданской войны. Православный правитель, сознающий себя прежде всего человеком Церкви и лишь затем – политиком, просит дать ему время на молитвенное размышление. Уединившись, он пробует найти вразумления у Церкви7. Как это принято у православных людей – он ищет святого прецедента. Был ли в истории случай, когда православный правитель оказывался перед похожим выбором? Какой выбор он сделал? И как этот выбор восприняла Церковь? И вспоминает: был русский император Николай. Перед лицом подобного ультиматума он отрекся от престола – а в итоге Церковь прославила его как святого. Что ж – значит, и мне нужно идти этим путем. Что тут нужно подписать? Дайте мне ручку: “заповедуем преемнику нашему править на тех началах, кои будут ими (т.е.-путчистами) установлены”... И еще не десятилетия Россия будет ввергнута в пучину национального разгрома и позора...
Итак, прославление императора Николая не может быть совершено без недвусмысленного предупреждения о том, что Церковь не призывает подражать поведению Императора в день отречения. Не за оставление Престола (о котором сам Император позднее сожалел8) прославляет его Церковь – а за нечто иное. Если мы не сделаем такого внятного разъяснения, которое разделит: 1) человеческую немощь от уникального волеизъявления Промысла и 2) уникальное волеизъявление Промысла от общехристианских добродетелей, проявленных Николаем Александровичем в тех или иных ситуациях (добродетелей, естественно, достойных всяческого подражания) – то эта канонизация будет использована для борьбы против самой Церкви. Если отречение было Чудом (волей Божией, вложенной в сердце помазаника) – то оно должно быть названо Чудом. А Чуду подражать нельзя. Чудо нельзя имитировать. Чудом нельзя руководствоваться. Единственный урок, который можно вынести в таком случае из акта отречения: человек, даже царь, должен слушаться воли Творца. В тот уникальный момент эта Воля состояла в том, чтобы император отрекся. Но никак нельзя считать, будто Воля Бога всегда будет таковой во всех похожих ситуациях.
И так мне, равно как и другим проповедникам, постоянно приходится слышать: “Да как вы смеете возражать на нашу критику вашего православия? Вы, христиане, должны быть кротки и послушливы. Ударили по одной щеке – благодарите и подставляйте другую!” А тут мы проведем канонизацию отрекшегося Государя. И нас еще с большим энтузиазмом начнут осаживать: “Следуйте тому образцу, который вы сами признали для себя каноническим! Отрекайтесь! Уступайте! Подписывайте!”
Нельзя забывать, что первыми тему трагической гибели императорской семьи и даже необходимости ее канонизации подняли радикально-демократические средства массовой информации (“Огонек” и “Московские ноовости”). Конечно, отнюдь не всё, происходящее в журналистике, происходит со столь далеким расчетом. Но кто же даст гарантию, что именно в данном вопросе этого расчета не было? В любом случае учесть возможность антицерковной интерпретации антицерковными силами церковного деяния по прославлению Императора – необходимо. И наша реакция должна быть не реакцией “вдогонку”, она должна быть превентивной и содержаться в самих соборных документах.
Нельзя канонизацию последнего русского императора провести так, чтобы был поставлен под сомнение тот смысл, который содержит в себе сама идея церковно-государственного симфонизма. Иван Ильин писал о “государственной мудрости православия”9. Прославление императора, снявшего с себя тот меч, что вручила ему Церковь, для ее защиты, ставит под сомнение правомочность самого замысла православного государственности. Перед христианином неизбежно встанет выбор: на чьей стороне правда – на стороне св. Александра Невского, с мечом вышедшего навстречу врагам России и Церкви, или на стороне св. Николая, отказавшегося от меча? Известно, что крепче всего в памяти запечатлевается именно последнее слово и последнее событие. Мне лично очень не хотелось бы, чтобы в памяти последующих христианских поколений в России запечатлелся образ Святого Царя, святость которого, согласно расхожим толкованиям, состоит именно в том, что он отказался от борьбы за сохранение своей власти. Ситуацию 1917 года не стоит сводить к вопросу о личном властолюбии Императора, а в его отречении видеть лишь победу над помыслом властолюбия. Личная аскетика – это одно, а церковное послушание – нечто иное.
Так как нам разомкнуть эту цепочку: Церковь дала Николаю Александровичу императорское послушание - Николай Александрович без совета с Церковью это послушание с себя снял – Церковь его прославила как святого? За что именно? За отречение, то есть за отказ от послушания? Или за что-то иное? Это должно быть разъяснено.
Сравнивают отречение Николая с непротивлением Бориса и Глеба. Но сравним плоды их поступков: князья своим отказом избавили Русь от междоусобной войны; Царь – напротив, открыл для нее дорогу. Так что если судить по последствиям – то отречение Николая не похоже на поступок древних князей.
Сопоставим также и обстоятельства. Борис и Глеб были скорее княжичи, чем князья (Борис подчеркивал, что готов слушаться своего старшего брата Святослава: “будь мне отцом и господином”). Борис и тем более Глеб отвечали только за самих себя: ответственность за народ еще не лежала на них. Не так с царем: полнота власти и полнота ответственности у него уже были.
На это размышление обычно возражают: но ведь Государь не добровольно отрекся, он был вынужден это сделать. Он использовал все возможности для сохранения традиционной власти в России, но генералы предали его. Он лично обзванивал штабы фронтов и спрашивал командующих – поддержат ли они его. И лишь убедившись, что армия его не поддержит – принял отречение... Но в таком случае между Николаем и Борисом с Глебом различие еще большее. Они отказались ценой жизни своих дружинников восходить на киевский престол. Дружинники просили Бориса повести их на Киев и силой добыть для него княжеский престол – Борис отказался. Николай сам просил армию пойти на Петроград и защитить его престол – армия отказалась. Разница все же ощутимая.
В чем же подвиг христианского отречения – если он совершен не добровольно, а вынужденно?! Можем ли мы представить, чтобы князь Борис сначала опросил всех своих дружинников – готовы ли они пролить свою кровь, защищая его, а лишь встретив отступничество, вышел бы из своего стана навстречу недругам? Тут или - или. Или император отрекся добровольно – и тем самым первым нарушил завет между Романовыми и Россией10. Или он отрекся вынужденно (после того, как Россия оставила его) - но в таком случае сам акт отречения не несет в себе нравственно-христианского смысла. Иначе нам и Хрущева придется считать христианином: не привел де он советскую армию разогнать пленум ЦК...
В дневнике Государя есть запись: “28 февраля. Лег спать в 3 ¼, т. к. долго говорил с Н. И. Ивановым, кот. посылаю в Петроград с войсками водворить порядок”11. Со слов командующего Петроградским военным округом С.С.Хабалова известно, что еще 26 февраля 1917 Николай II приказал стрелять по демонстрантам12. "Все (члены кабинета министров), кроме Покровского, требовали решительных действий. Таким образом, робкому генералу Беляеву и нерешительному генералу Хабалову представилась возможность убедиться на всеобщей поддержке того образа действий, на котором они остановились, к сожалению, только в ночь на 26 февраля"13.
Солдаты не выполнили этот, увы, весьма уместный приказ. Если этот приказ был – Император действовал верно, именно как Император. Но в таком случае о добровольном отречении и мученичестве не может быть и речи. Если бы бунт удалось пресечь – Церковь и Россия могли бы прославить Николая Александровича как благоверного императора. Но мученик все же иным путем идет к своему венцу... А если приказа не было – что ж, может, личная жертвенность и была проявлена в этом молчании Императора, но в таком случае не может быть и речи о том, чтобы видеть в нем образец христианского политика.
Итак, объясняя акт канонизации последнего русского Государя, Собор должен четко пояснить: что именно в жизни Императора до отречения, в самом отречении и в его жизни после отречения достойно подражания, а что – нет.
Вообще же эта канонизация, которая, очевидно, совпадет с рубежом тысячелетий, будет нести в себе изрядный заряд модернизма (употребляю это слово без всякой ценностной окраски – позитивной или негативной). Ее мотивы (по крайней мере, как они высказаны в документах Собора 1997 г.) несут в себе очень интересный оттенок. В наш век всевозможных образвов (“имиджей”) и “виртуальной реальности” очевидно, что слово первичнее дела, точнее, что само слово и есть дело, очевидно, что идея и есть реальность. Какая идея воцарится в умах людей - такой и будет та реальность, которую они перестроят под себя. Вот и при этой канонизации всматриваются не столько в то, что происходило в душе Царя, сколько в то, как его воспринимали его палачи, и как воспримут акт его сегодняшнего прославления наши современники. Самый неоспоримый довод в пользу канонизации поясняет: царь канонизируется потому, что его имидж в сознании палачей сливался с образом России и Церкви. Стреляли не в гражданина Романова. Стреляли в Россию и в Церковь. Вот Церковь и говорит: те кто, стреляли в Царскую семью (и отдавали приказ об этом расстреле), сами считали, что стреляют в меня. Значит, Царская Семья ради меня пострадала, и потому я не могу их образы убрать из своей памяти, не могу не видеть их рядом с Христом. А потому и пою им не только “вечную память”, но и величание.
Души спасает Господь – независимо от решения Собора и до его решения. Собор же выносит для почитания образ нового Святого. Если этот образ будет каноничен, будет вполне соответствовать церковному пониманию целожизненного служения Христу – то именно он и останется в памяти людей. Этот образ и будет помогать им в их собственном восхождении к святости. Если образ будет выверенно-каноничным.
Трудно также понять и то, что распорядок его церковной жизни не стал иным после отречения. Понимаю, что занятость Государя в дни его правления была велика, а потому Богослужение совершалось скоро и сокращениями14. Но вот уже нет поводов спешить. Уже близок якобы предсказанный переход в Царство Божие… Но почему же Литургия на Троицу вместе с вечерней и коленопреклоненными молитвами и на этот раз занимает менее двух часов15? Уже стоя на грани, уже подписав отречение, он месяц только “ходит к обедне”, и лишь 1 апреля, в Великую Субботу причащается Крови Христовой (перед этим причастие было в конце первой седмицы Поста – за десять дней до отречения). Не могу понять, почему предупрежденный мученик медлит с причастием в решающие дни своей жизни.
Трудно мне представить, чтобы из-под пера предупрежденного человека вырвались знаменитые ныне слова: “Кругом измена, трусость и обман”16. Трудно представить, что предупрежденный о своей Голгофе человек в своей дневниковой записи в день отречения лишь сетует на окружающих – но никак не вспоминает Промысел Божий и не молит Господа об укреплении в начавшемся восхождении ко кресту.
Странно, зная, куда теперь идет твой путь по воле Господа, на первом же шаге впасть в грех тотального осуждения. Да и кто же, обладая полнотой власти в стране, подбирал и расставлял вокруг себя этих “трусов, обманщиков и предателей”? Политик может ошибаться. Когда Горбачев точно так же объяснил август 1991 г., ему, конечно, вернули все его обвинения в адрес ГКЧП-истов (мол, ты сам же проталкивал утверждение Янаева Верховным Советом), но не более того. Святой же человек должен обладать даром прозорливости, умением разбираться в людях. Тот, кто окружил себя трусами и предателями, сам свидетельствует о себе, что даром прозорливости в былые годы, до отречения он не отличался. Но главное: так сетовать на окружение не стал бы человек, знающий, что в его судьбе все предписано Богом, и что окружившие его трусы и обманщики не более чем исполнители, подводящие его к той цели, о которой и сам Император был давно предупрежден. Так что апокрифические сказание о “предупреждениях” плохо согласуются со всей канвой жизни последнего императора.
1 - Преподобных отцов Варсонуфия Великого и Иоанна руководство к духовной жизни в ответах на вопрошения учеников. Спб., 1905, сс. 436-437.
2 - св.Василий Великий. Творения. ч. 6. Сергиев Посад, 1892, с. 24.
3 - преп. Феодосий Печерский. Послание князю Изяславу о вере // Библиотека литературы Древней Руси. т.1. XI-XII века. Спб., 1997, с. 451.
4 - Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991, сс. 236-237.
5 - По моему ощущению, это был банальный “экстрасенс”. Но, чтобы не впадать из одной крайности (неумеренно осудительной) в другую (безудержно восхвалительную), стоит держать в памяти хотя бы одно высказывание этого религиозного деятеля: “Всякая вера от Господа, критиковать никакую веру нельзя” (записка [март 1915 г.] Опубл.: Платонов О. Жизнь за Царя. Правда о Григории Распутине. - СПб., 1996, с. 279). Если уж господа из “Жизни Вечной” взяли на себя подвиг борьбы с экуменизмом - то как же их не коробит от такого суперэкуменического высказывания? В этой же книге приведено немало примеров ложных пророчеств “старца” Григория (см. сс. 297-299), что почему-то никак не повлияло на сверхапологетическую позицию самого автора. О негативной церковной оценке деятельности и личности Григория Распутина и о мотивах такой оценки см. исследование Синодальной комиссии по канонизации святых: “Царская семья и Г. Е. Распутин” (Материалы, связанные с вопросом канонизации Царской семьи. - М., 1997, сс. 51-54). И вспомним еще слова приснопамятного прот. Глеба Каледы: “При внешнем благолепии и внешней симфонии жизнь Церкви была трудной и сложной - и не надо ее идеализировать: кощунственные оргии Иоанна Грозного и Петра 1, сыно- муже- и отцеубийцы, прелюбодеи сменяли друг друга на русском престоле. Могли ли они болеть духовно за Православную Церковь? Обер-прокурором Священного Синода назначали и лютеранина, и масонов. Воспитанные в протестантизме царицы принимали православие только ради короны. Через придворные круги в Россию проникали западные проповедники, а императорская чета приглашала ко двору французских "экстрасенсов" и сомнительных личностей из Сибири. Вот где он, тот "экуменизм", с которым якобы борются сторонники династии Романовых” (Слово в день всех святых, в земле Российской просиявших, знаемых и незнаемых).
6 - Дневники Императора Николая II. М., 1991, с. 625.
7 - Кстати, странно, что Николай Александрович, принимая решение об отречении, не попросил духовного совета и благословения у петербургского митрополита и вообще у духовенства. Во всяком случае сведений о хотя бы попытке телефонного разговора Государя с митрополитами нет. А ведь актом отречения он обезглавил не только светскую власть, но и духовную - ибо по пусть и неканоническим. но реальным законам Империи, именно император был главой Церкви. Тот, кто писал о себе, что “будучи и по собственному духовному влечению Нашему, и по силе Основных законов первым блюстителем в Отечестве Нашем интернсов и нужд Церкви Христовой” (Алферьев В. В. Император Никлай II как человек сильной воли. Джорданвилль, 1983, с. 79) теперь своим отречением обезглавливает то Тело, которое возглавлял и которое было поручено ему защищать.
8 - “Императору мучительно было видеть теперь бесплодность своей жертвы и сознавать, что, имея в виду лишь благо родины, он принес ей вред своим отречением. Эта мысль, все чаще приходя в голову Госдуаря, все больше его угнетала, и впоследствии ей суждено было сделаться причиной его глубокой душевной тоски и нравственного страдания” (Жильяр П. Трагическая судьба Русской Императорской Фамилии. Таллин, 991, с. 73).
9 - Ильин И. А. О сопротивлении злу силою. Лондон, Канада, 1975, с. 5.
10 - В акте отречения Николая II содержится вполне явственное отречение не только от своей личной власти, но и вообще от принципа монархического устроения жизни в России. Фраза “заповедуем брату нашему Михаилу править в полном и нерушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены” означает передачу реальной власти парламенту. “Начала” государственного устроения жизни России теперь, по смыслу этого акта, должны определяться Думой, “представителями народа”, и оттуда они будут диктоваться декоративному Императору. Факт есть факт: прежде, чем народ отрекся от монархии, от нее отрекся последний Царь: отрекся не просто от своей личной власти, но и вообще от самого принципа Монархии. В былые эпохи истории православия бывали монархи, уходившие с престола (как вынужденно, так и по добровольному влечению к моаншеству). Но никто из них не уносил с собою сам принцип монархического устроения общества. И если Церковь прославляет именно этого Царя и именно за этот подвиг отречения - значит, вполне логичны заявления Священноначалия, что канонизация последнего Монарха не означает канонизации самого принципа Монархии.
11 - Дневники Императора Николая II. М., 1991, с. 625.
12 - Русское прошлое. Вып. 1. Ленинград, 1991, с. 14.
13 - Воспоминания А. П. Балка. Дневник последнего петроградского градоначальника. // Русское прошлое. Вып. 1. Ленинград, 1991, с. 41.
14 - “6 января, Богоявление. Служил митрополит Питирим - скоро и благолепно” (Дневники Императора Николая II. М., 1991, с. 618).
15 - Дневники Императора Николая II. М., 1991, с. 636.
16 - Дневники Императора Николая II. М., 1991, с. 625.