«Лета 6655 (1147) Августа в 19 день на память святого мученика Андрея Стратилата, приде преподобный отец Герасим от богоспасаемого града Киева, Глушенского монастыря постриженик, к Вологде реке, еще до зачала града Вологды, на великий лес, на средний посад Воскресения Христова Ленивые площадки Малого Торжку и создал пречестень монастырь во славу Пресвятые Троицы, от реки Вологды на расстоянии полпоприща.»

С этих строк рукописного «Жития преподобного Герасима», как известно, начинается официальная история нашего города, который недавно отметил 850-летие. Автор повествования, никому не известный агиограф Фома, добросовестно выполнил указание архиепископа Маркела и, несмотря на почти полное отсутствие информации, сумел-таки создать мученический образ первого Вологодского чудотворца. На какие источники он при этом опирался, мне неизвестно, однако путем сопоставления «жития Герасима» с творениями других агиографов могу смело предположить, что при его составлении Фома не преминул воспользоваться богатым опытом своих многочисленных предшественников. Учитывая тот факт, что между приходом Герасима и временем написания «Жития» прошло более 500 лет, едва ли следует упрекать Фому в чрезмерном разгуле фантазии и стандартном подборе чудес: именно этого и требовали от него в ту пору законы церковной канонизации.

Куда более важным является для нас вопрос о достоверности проведенных составителем «жития» сообщений, поскольку именно они легли в основу всех вологодской историографии. Еще в прошлом веке известный исследователь жизнеописаний святых Верюжский отметил, что Герасим не мог быть пострижеником Глушенского монастыря, так как такого монастыря ни в XII, ни позже не бывало в Киевской губернии.

Следующим противоречием составителя является сообщение о приходе Герасима «еще до зачала града Вологды» и в то же время - «на средний посад Воскресения Христова Ленивыя площадки малого Торжку». И хотя некоторые вологодские историки выдвигают версию о том, что первая часть фразы относится ко времени прихода Герасима, а вторая - ко времени составления «Жития», окончательную точку в этом вопросе, как мне кажется, еще рано. Писцовые книги XVII века (того самого, в котором составлялось «Житие») дают нам четкое представление о разделении Вологды на четыре части: город, Верхний, Нижний и Заречный посады. Как видим, никакого «среднего» посада нет.

Кроме того, как показывают исследования последних лет, ни один из северо-русских монастырей не был основан в глуши и непроходимой чаще, как это пытались внушить нам церковные идеологи, а приходившие на Север «в поисках уединения» монахи-отшельники имели перед собой конкретную цель: произвести скрытую разведку местности и подготовить плацдарм для дальнейшего крестового похода на языческие окраины. Место для основания обители выбиралось на обжитых местах, занимавших, как правило, ключевые позиции на данной территории: у скрещения торговых дорог, у слияния рек, на перевалочных пунктах, важных водных путях, одним словом - на перспективных для колонизации землях. Именно таким местом и была средневековая Вологда, географическое положение которой являлось чрезвычайно выгодным как в торговом, так и в стратегическом отношении, о чем свидетельствуют многочисленные территориальные княжеские «разборки» того времени.

Таким образом, сообщение Фомы о приходе Герасима на «на великий лес», т. е. на необжитую землю, выглядит весьма и весьма сомнительно, хотя и вполне объяснимо: составление «Жития», как мы знаем, проходило под бдительным оком архиепископа Маркела и преследовало вполне определенную цель - подчеркнуть историческое значение прихода Герасима «на реку Вологду» и - в целом - прогрессивное влияние христианизации на экономическое и политическое развитие Русского Севера.

Из-за отсутствия какого-либо фактического материала об изучении языческого периода вологодской истории до сих пор не велось даже и речи. Исследования ограничивались простым фиксированием народных обычае и обрядов без какой-либо серьезной попытки их осмысления. Официальная версия о проникновении новгородских ушкуйников в Заволочье и покорении ими проживавших здесь «издревле» чуди, веси и мери давно набила оскомину и не может считаться истинной хотя бы по той причине, что наиболее древние топонимы Вологодчины имеют ярко выраженные индоевропейские корни. Убедительно опровергают официальную версию и этнографические материалы.

Необходимость в комплексном изучении давно назрела. Назрело и множество вопросов, относящихся непосредственно к истории Вологды. Предвидя упреки в недостаточной «научности» этих вопросов, хочу заметить, что при составлении их вовсе не руководствовался господствующим в науке мнением и уж тем более не ставил перед собой цель угодить специфическим «корифейским» вкусам. Почему, например, вскрытые слои раскопов неподалеку от Ленивой площадки считаются «древнейшими» в Вологде? На чем основана такая категоричность? На сообщениях агиографа Фомы, к которым с наибольшей степенью скептицизма относятся именно археологи? Если это действительно так, почему не был проведен тщательный анализ сообщений агиографа? Что, например, стоит за словами «средний посад»? Значит ли это, что уже в ту пору существовал и верхний (по течение реки), и нижний?

Разве не дает повод для умозаключений само слово «посад», значение которого в древние времена было совсем иным? Читаем словарь Даля: «Посад - оседлое поселение вне города, либо крепости…». Читаем современный толковый словарь: «Посад - в древней Руси - торгово-промышленная часть города, располагавшаяся вне городской крепостной стены». Дает ли это основание говорить о том, что к трем древним посадам примыкал город и, стало быть, Герасим пришел на его окраину? Из следующей фразу «жития» мы узнаем о существовании на Лениво площадке «малого торжку». Значит, где-то неподалеку существовал и большой Торжок, на котором сосредотачивалась основная торговля города?

По древнему христианскому преданию, при основании Троицкой обители возник конфликт между преподобным Герасимом и богатым землевладельцем Пятышевым, который заявил ему свои права на землю и в результате получил страшное проклятие не только в свой адрес, но и в адрес всего своего многовекового потомства. Поступок Пятышева церковные авторы, разумеется, мотивируют его крайней жадностью т нежеланием уступить часть земли (якобы не имевшей тогда почти никакой цены) «для святого божьего дела». Если мы вспомним о том, с каким трудностями приходилось сталкиваться русскому человеку рот освоении новых земель (вырубка векового леса, выкорчевка, поднятие целины и т. д.), то претензии Пятышева к Герасиму покажутся нам вполне справедливыми и законными.

Не следует забывать и того, что местные жители (по большей части язычники) имели все основания относиться к христианским миссионерам с неприязнью. Они хорошо понимали, что в недалеком будущем святая обитель пригребет к свои руками их покосы и пашни, реки перегородят монастырские сети, лесные угодья и торжища окажутся в руках «отошедших от мира пустынников», а сами они превратятся в дармовую рабочую силу. О том, что местное население не встречало монахов-отшельников хлебом-солью, свидетельствуют многочисленные примеры, которыми изобилуют даже «жития» местных святых: Кирилла Белозерского, Арсения Комельского, Дмитрия Прилуцкого, Дионисия Глушицкого и других. При этом не следует забывать, что составители «житий» представляли местных язычников исключительно в негативном свете - как пособников дьявола, разбойников. То есть преподносили своим читателям заведомо искаженную информацию.

Предание о конфликте преподобного Герасима с землевладельцем Пятышевым не только не вписывается в концепцию о «великом лесе», но и косвенно свидетельствует о наличии в древней Вологде землевладения. Доверять же христианскому преданию, на мой взгляд, следует почти в той же степени, что и христианскому «житию Герасима». Обращает на себя внимание и название ручья, возле которого была основана Троице-Герасимовская обитель - «Кайсаров». Слово «кайсар» означает «кесарь», «цезарь», «царь», но по звучанию ближе к немецкому «кайзер». И в латинском, и в греческом языках оно означает одно и то же: владыка, властитель, монарх. Все эти слова напрямую связаны с римским императором Юлием Цезарем, извлеченным из утробы матери через разрез брюшной полости и матки (отсюда - «кесарево сечение»). Как бы то ни было, название вологодского ручья имеет ярко выраженный «владыческий» оттенок.

Археологи, конечно же, обратили внимание на сообщение А. Засецкого в «Исторических и топографических известиях…»: «От города Вологды в трех вестах на берегу реки Вологды при ямской деревне Лукьянове находится высокий земляной вал, при котором конечно в старину был какой-нибудь город».

Обратить-то обратили, однако до сих пор никто не взял на себя смелость высказать по этому поводу хоть какое-то предположение. Совершенно безосновательно, на мой взгляд, проигнорировано историками и еще одно сообщение Засецкого, ссылавшегося на ландкарту Целлария и Гибнера: «В северной стороне течения реки Волги, которая издревле именовалась Ра, обитали по всем сим местам до отворота Волги с течения оной к Востоку на полдень народы гиппофаги, сарматы, и сие по положению тоя ландкарты значатся Гиперборейские горы, а за ними море северное Сарматское». Сообщение это любопытно не только упоминанием легендарной Гипербореи, продолжающей будоражить умы современных исследователей, и указанной близостью ее к Вологодской земле.

Говоря о дохристианской Вологде, нельзя не сделать предположения о существовании в ней языческих святилищ (капищ), которые, очевидно, были осквернены и безжалостно уничтожены по примеру Новгорода и Киева. Надо заметить, что радикальность первых поборников христианства ни в чем не уступала атеистическому порыву «воинствующих безбожников». Напомним, что в Киеве Перуна привязали к хвосту коня и сволокли с Княжеской горы в Днепр, при этом двенадцать «мужей» колотили его жезлами. В Новгороде ситуация повторилась с той лишь разницей, что дорога, по которой Перуна волочили в Волхов, была предварительно вымазана калом…

Главным языческим божеством, возглавлявшим Владимиров пантеон, был, как известно, Перун-Громовержец. Стремясь вытравить из народной памяти образ этого верховного божества, христианская церковь заменила его культом Ильи Пророка, передав последнему все функции языческого Громовержца. С той же самой целью день памяти Ильи (Ильин день) был преднамеренно наложен на день Перуна (Перунов день) - 2 августа/20 июля. В строгом соответствии с церковным каноном первые христианские церкви ставились непосредственно на месте разрушенных языческих капищ. Сокрушив и осквернив собственный пантеон, Владимир Святославович «повеле рубити Цыркви и поставляти по местам, идеже стояша кумири». Судя по тому, что традиуия эта строго соблюдалась и в других древнерусских городах (Новгород, Псков, Клязьма, Ростов и т. д.), с известной долей уверенности можно предположить, что аналогичные события имели место и в Вологде.

Не исключено, что капище Перуна-Громовержца располагалось в так называемом Каменье. В пользу этой версии прежде всего говорит то, что именно на этом возвышенном месте в глубокой древности был основан монастырь во имя христианского «двойника» Перуна - Ильи Пророка, просуществовавший до 1738 года. Ильинская церковь, после упразднения обители ставшая приходской, в документах значилась как «церковь Ильи Пророка в Каменье» или «…в Горах», что также свидетельствует о возможной связи ее с капищем Громовержца, поскольку идолы Перуна обычно ставились на возвышенностях и холмах (горах).

Кто может поручиться, что слово «каменье» не является отголоском существовавшего здесь целого ряда каменных идолов во главе с Перуном, своего рода местного пантеона?

В качестве аналога можно привести «Рощенье» - часть территории Вологды вдоль Советского проспекта примерно от детского парка до Речного вокзала, в языческом происхождении которого не приходится сомневаться. Культ рощений (священных рощ) занимал в языческих верованиях наших предков особое место. Здесь славяне молились своим богам и совершали многочисленные культовые обряды. О поклонении язычников «рощеньям» и «древесам» сообщают многочисленные письменные источники XI-XVII вв.: «рощением, кладезем и реками жряху (приносили жертву)» - Лаврентьевская летопись, «или кто молится под овином, или во ржи, или в рощении, или у воды» - устав князя Владимира Святославовича и т. д. С распространением христианства жертвами церковного варварства (иначе не скажешь) стали не только языческие капища и кумиры, но и священные рощи, который почти на всей территории Древней Руси безжалостно вырубались. Такая же судьба, очевидно, постигла и вологодское Рощенье, от которого ныне, увы, осталось одно название.
Упоминавшийся выше новгородский архиепископ Макарий организовал в 1534 году целую кампанию по борьбе с язычеством, сформулировав ее цели в окружной грамоте: «…по всем чудским и ижорским местам, в селах, деревнях и лесах разорять и истреблять огнем языческие мольбища, дерева и камни…».

Одним из наиболее почитаемых на северных окраинах Руси (особенно в лесной зоне) являлся, как известно, культ Волоса (Велеса) - «скотьего бога», именем которого наряду с Перуном клялись русские дружинники при заключении договоров с Византией. Памятуя о христианском обычае ставить церкви на месте разрушенных капищ и освящать их во имя подходящего «двойника», вполне логично предположить, что святилище Волоса находилось на месте церкви Власия Севастийского в Обухове (угол Кирова и Челюскинцев). Кроме языкового сходства (Волос-Влас), христианский святой унаследовал от своего предшественника функции «скотьего бога»: иконописцы нередко изображали его верхом на белом коне в окружении лошадей, коров и овец. О том, что «волосов день» пользовался на Вологодчине особым почетом, свидетельствуют многие исследователи. В частности, упоминается коровье «воложное « масло, которое приносили Власию (Волосу) поселянки. Упоминается это масло и у В. Даля - «волога».

Если мы немного отвлечемся и вспомним о том, как широко простирались некогда границы славянского мира, то найдем на карте современной Германии не только город ДРЕЗДЕН, который в глубокой древности назывался ДРОЗДЯНАМИ, и не только БРАНДЕНБУРГ, именовавшийся поначалу БРАНИБОРОМ, но и город ВОЛЬГАСТ, первоначальное название которого - ВОЛОГОША. Любопытно, не правда ли? Вольгаст, Вологоша, воложное масло, волога, Волос…Есть в этом что-то общее и до грусти знакомое…

Да, список этот могла бы удачно дополнить Вологда. Учитывая тесную связь северных окраин Древней Руси с культом Волоса и несомненное почитание вологжанами этого языческого божества, почему бы не допустить еще одну версию происхождения топонима «Вологда» с учетом позднейшего дополнения форманта «гда»?

Ивановская Судогда, ярославская Гда, владимирская Шижегда, вологдские Шогда и Вычегда (чем черт не шутит - может быть, и иракский Багдад?) не оставляют сомнений в целостности форманта и разрушают версию о «волок-де». В Вологодском районе, в Вотчинском сельсовете есть деревня с языческим названием Волшницы («волшница» - место, где совершается предсказание жрецом-прорицателем). Академик Б. Рыбаков проводит параллели между Волосом «волхвом» и «волохатым» (волосатым). Но не менее весома, как мне кажется, версия Григория Глинки о связим имени «скотьего бога» со словом «володеть», т. е. владеть, обладать.

Вологда, как мы знаем, всегда была чьим-то владением: ростовским, новгородским, московским…

И, наконец, являясь торговым оживленным городом, Вологда не могла не иметь своего «торгового» божества. Таким божеством в дохристианской Руси была Макошь - богиня плодородия и судьбы, мать хорошего урожая, покровительница торговли и женских работ. В христианском пантеоне ее, как известно, сменила Параскева Пятница. Вспомним и о том, что одной из самых древних улиц нашего города была Пятницкая, а детинце (крепости) И.Грозного существовали Пятницкие Ворота, возле которых располагался рынок. Улица получила свое название от стоявшей на ней Пятницкой церкви, которая находилась на углу нынешних улиц Мальцева и проспекта Победы. Здесь же могло располагаться и капище Макоши. Но обратим внимание еще на один любопытный факт: храмы во имя святой Параскевы Пятницы чаще всего ставились на торжищах (торжках), базарных площадях, рынках, покровительницей которых она и являлась.

Церкви Пятницы на Торгу существовали в Новгороде, Чернигове, Москве, Полоцке, Дмитрове и т. д. Впору задаться вопросом: а не мог ли здесь, возле Пятницкой церкви, располагаться в глубокой древности упоминавшийся мною выше Большой Торжок? Косвенно подтверждает это и сообщение Сергия Непеина о том, что здесь в старину «крестьяне торговали репой».

Почти все местные краеведы однажды писали о самой узкой улице Вологды - Числихе, однако только двое из них - А.Миров и А.Мухин - сделали предположение о происхождении ее названия: «На пребывание монголо-татар в нашем городе указывает название местности - Числиха, от слова «число». Оно как бы напоминает о татарской переписи населения в крае». Версия эта представляется мне довольно оригинальной, хотя и недостаточно убедительной. Разумеется, название Числиха произошло от слава «число», но трудно поверить, что вологжане решили увековечить переписную акцию своих разорителей-инородцев, даже если таковая и проводилась.

В языческих верованиях наших предков божество течения времени находило свое воплощение в образе двуликого Числобога, жрецы которого следили за солнечными и лунными часами, ведя подсчет дней, месяцев, лет. Разумеется, нельзя категорически утверждать, что отголосок почитания Числобога сохранился в названии вологодской Числихи, но не следует, как мне кажется, и категорически этого отрицать.

Вологодское предание о Белоризцах в пересказе Сергия Непеина доносит до нас не только подвиг двух легендарных спасителей города, но и обрядовую сторону празднования вологжанами Семика (четверга на русальной неделе): здесь и поминание «заложных покойников» у Убогих домов, и массовые гулянья на Поляне, и собирание цветов для украшения домов.

Из описаний исследователей прошлого века мы знаем, что девушки в этот день кумились и завивали березки, гадали по плывущим венкам и водили веселые хороводы, умывались березовым соком и приносили домой березовые ветки в качестве оберега от злых сил. В народе весь цикл христианских праздников по привычке именовался «русалиями» и «зелеными святками». Следом за Ярилой, Русалкиным велик-днем и Триглавом (Троицей) шел разгульный Иван Купала, день летнего солнцеворота, самый главный языческий праздник.

В этот день на холмах, на берегах рек и озер с помощью «живого огня» разводились большие костры, через которые прыгала молодежь и вокруг которых устраивались игрища. Участники празднества поутру умывались росой, обливали друг друга водой и купались в реках, завивали венки, украшали жилища зеленью, сжигали чучело ведьмы и отыскивали ночью волшебные травы.

В сообщениях этнографов прошлого века упоминаются и «вологодские бабы», которые ранним утром Иванова дня ходили «черпать росу»: протаскивали чистую скатерть по мокрой траве, и, выжав ее в посудину, умывали росою лицо и руки. Корни этого магического (И, разумеется, языческого) обряда уходят в далекую протославянскую эпоху (конец III - начало II тысячелетия до н. э.).

Как видим, обе эти местности были непосредственно связаны с берегом реки - исконным местом купальных костров и игрищ. До сих пор вологжане встречают на языческий манер Масленицу (Комоедицы) и устраивают Проводы Зимы: пекут блины, проводят гулянья, лазают по столбам и ходят на ходулях, не подозревая, что при этом совершают древние языческие обряды, уходящие в глубины тысячелетий. Из общего списка выпали, пожалуй, лишь кулачные бои («бьюшеся дрекольем до самыя смерти»), катание с гор, ряжение и скатывание с холмов горящих колес.

О том, что в Вологде «всегда и шумно и весело проводились святки», сообщает нам писатель Л. Александров. Языческое название зимних святок - «коляды». Этот 12-дневный праздничный цикл включал в себя череду древних языческих обрядов: ряжение, изготовление кутьи, девичьи гадания о суженом-ряженом, колядования, обходы домов, посиделки, общесемейные трапезы, ритуальное сожжение соломы, чествование Авсения и т. д. «В Вологодской губернии, - пишет М. Зыбин в 1880 году, - святки до сих пор называются кудесами». Что же это за «кудесы» такие? Заглядываем в словарь Даля: «Кудеса - чудеса посредством нечистой силы, чернокнижество, чары, волхования. Так же зовут Святки, когда переряжаются. Кудесить, колдовать, воховать, заниматься чарами, ворожбой, заговорами, чернокнижием». Как видим, любили наши предки-вологжане на зимние святки «покудесничать». Остается лишь вспомнить о том, что вторая часть зимних святок (первые шесть дней Нового года) была посвящена волохатому «скотьему богу» (отсюда - ряжение) и завершалась «волосовым днем» - 6 января.

И даже в Пасхальных праздниках - главных праздниках христиан - без труда обнаруживаются языческие мотивы. Обычай красить яйца, например, возник задолго до появления христианства. Яйцо в глазах древних славян с его способностью превращаться в птицу символизировало возрождение через преодоление смерти. Принося яйца в жертву духам и божествам, их первоначально обмазывали кровью животных и лишь затем начали окрашивать в какие-либо яркие цвета и покрывать росписью «писанки».

Веточка вербы, сорванная в Вербное воскресенье, первоначально играла роль оберега от злых сил. Далекие наши предки верили, что брошенная против ветра верба может прогнать бурю, брошенная в пламя - усмирить его, воткнутая в поле - сберечь посевы, а выброшенная во двор - остановить град. Велик-день, Красная Горка, Радуница, Кострома, Ярило, русалии, Бабье лето, Купала, оспожинки - вслушайтесь: какой родниковой чистотой, какой русскостью веет от этих названий!

Одним из косвенных подтверждений этому служит деревня Волосово Никольского сельсовета Усть-Кубенского района, расположенная всего в 7 км к северу от озера Кубенского. Название же самого озера, скорее всего, имеет древнерусские корни и восходит к архаичному слову «КОБЬ» в значении «волхование, ворожба, гадание». Древнерусских чародеев, гадавших о судьбе по полету птиц, а также по приметам и встречам («чары деяху и коби зряху»), наши далекие предки называли «кобниками». Выражение «кобить», «кобенит», «кобенить» в свое время означало «напускать ворожбу». Отсюда же - современное слово «кобениться» в значении «кривляться, важничать». Академик Б. А. Рыбаков допускает, что гадательный обряд кобников сопровождался ритуальными танцами, поскольку «современный глагол «кобениться» связан с необычными телодвижениями». В этот же лексический ряд можно поставить современное выражение «выкобениваться» в значении «вести себя вызывающе». В.Даль приводит выражение «прикобить (приворожить) молодца» и толкует слово «кобение» как «гадание по полету птицы» (отсюда же - название малого ястреба - «кобец»).

Однако вернемся к начатой теме и еще раз посмотрим на крупномасштабную карту области. В 60 км к северу от Кубенского озера с его Спасом Каменным располагается еще одно крупное озеро - Вожже, в центре которого также находится остров под названием Спас. Любопытно, не правда ли? Но и на этом странности не кончаются. С южной стороны в озеро Воже впадает неоднократно уже упоминавшаяся река Модлона, которая в свою очередь вытекает из… Вещозера. Напомню, что на берегу этого озера во время экспедиций братьев Соколовых (1908 - 1909 гг.) имелись остатки «каких-то пещер, по преданию языческих капищ». Однако наиболее примечательным является то, что в самом центре Вещозера располагается…остров! Можно назвать это совпадением или сослаться на капризы природы, но в любом случае острова эти не могли не привлечь внимания наших далеких предков-язычников.

Рядом с Вещозером находится Святое озеро, название которого говорит само за себя и является еще одним подтверждением особой сакральной значимости этого таинственного уголка Вологодчины. Этимологи давно доказали, что слово «святой» имеет глубокие дохристианские корни и происходит от праславянского «свет» в значении «набухать, возрастать, увеличиваться в размерах». Истоки же этого слова они возводят в индоевропейскому «k`uen-to» в том же значении. И хотя исследователи маскируют исконный смысл этого слова и говорят о «благодатном возрастании-процветании некой животворной субстанции, ведущей к созреванию плода», я полагаю, что стыд в данном случае неуместен. Речь действительно нужно вести об элементарной эрекции, которой в ту пору придавалось (и, на мой взгляд, вполне справедливо) особое, сакральное значение. Древнерусские личные имена типа Святослав, Святополк, Святобор не имеют ни малейшего отношения к святости в христианском смысле. Во всех этих именах первый слог является своего рода пожеланием и означает «возрастание, увеличение» (в первом случае - славы, во втором - войска, в третьем - удачи и победы в борьбе).

К сожалению, в компании этой (вероятно, по недоразумению) оказался и А. Кузнецов, который произвел название Чарозера от лопарского «чарр» - «поросшая мхом территория».

В русском языке существует целый ряд архаичных слов с корнем «чар» - чары, чародей, чаровник, чарка, чарование, чаровщина. В Вологодской губернии слово «чаровать» было известно в значении «прельщать, очаровывать собою, своею красотою», а слово «чаровник» - в значении « очарователь, любезник, красавец, прелестник».

В Древней Руси «чарами» называли большие глубокие сосуды для священной воды, с помощью которой производилось «чародейство» - «волхование водою». Отсюда же - «чародей», «чародейка», «чаровник» и т. д. Игнорировать эти древнерусские языческие слова для человека называющего себя этимологом, как мне кажется, непростительно. В том, что название села Чарозеро напрямую связано с чарами и чародейством, нет никаких сомнений. И лучшим подтверждение этому служит само Вещозеро - «Вещее Озеро», находящееся от села всего в 4 километрах. Смысловая взаимосвязь настолько очевидна, что все вышеперечисленные изыскания этимологов становятся просто-напросто смехотворными.

На западном берегу озера Воже находится еще одно село с типично языческим названием - Чаронда. Разумеется, этимологи возводят его все к тому же саамскому корню - «чарра». А. Кузнецов переводит его как «берег, поросший мхом». О. А. Черепанова производит от обитавшего в Белозерье злого духа «черандака» и вепсского слова «черанда» (шипеть, сочиться). Как видим, и здесь древнерусская языческая версия абсолютно игнорируется; о ней не идет даже речи. И совершенно напрасно. Едва ли наши далекие предки отличались такой степенью примитивности, чтобы увековечивать в названии своего поселения обыкновенный, лишенный всякой сакральности береговой мох; в окружающей их первозданной природе наверняка имелись десятки (а то и сотни) предметов, представлявших для них несравненно большую святость.

То же самое можно сказать и о самом Вещозере, название которого А. Кузнецов производит от лопарского «вехк» - «вахта, водяной трилистник», тут же оговариваясь, что в финно-угорских топонимах звук «щ» встречается крайне редко. Я, в свою очередь, полагаю, что название озера имеет чисто русские корни и восходит к архаичному слову «вещьба» в значении «прорицание, гадание, ворожба». Отсюда же - «вещий», «вещун», «вещунья», «вещание». «Вещуном» на Руси называли колдуна (ведуна, волхва), который предсказывал судьбу, «вещал будущее». Таким образом, и Чарозеро, и Вещозеро, и Чаронда тесно связаны между собою в смысловом отношении и имеют ярко выраженную древнерусскую ведическую основу.

О глубине познания местных (и не только) этимологов красноречиво говорит тот факт, что ни один из них так и смог дать толкового объяснения топонима «Сухона», хотя, казалось бы, «русскость» его вполне очевидна и не требует дополнительных изысканий. Покопавшись, как обычно, в словарях отсталых народов и не обнаружив следов заимствования, ученые предпочли «замолчать» этот важнейший топоним области вместо того, чтобы поискать его корни в живот великорусском языке.

Первую подобную попытку сделал А.К.Матвеев в 1987 году, однако аргументы его прозвучали довольно робко. Гораздо смелее оказался тотемский исследователь А. Кузнецов, который спустя три года высказал версию о происхождении топонима Сухона от санскритского «suhana» - «легкоодолимая», но в основу топонима «Сухона» оно не могло быть положено по той простой причине, что название реки возникло за много веков до того временного отрезка, когда в наш таежный край проникли славяне (ставшими русскими после окончательного утверждения православной веры). Как видим, аргументы Александра Васильевича целиком основываются на официальной и давно набившей оскомину версии о проникновении славян на север во второй половине I тысячелетия до нашей эры, однако разгадку топонима исследователь разыскивает в санскрите, допуская тем самым, что до финно-угорских народов на территории области проживали индоевропейские (арийские) племена.

Отсюда же - «чародей», «чародейка», «чаровница» и т. д. Игнорировать эти древнерусские языческие слова для человека, называющего себя этимологом, как мне кажется, непростительно. В том, что название села Чарозеро напрямую связано с чарами и чародейством, нет никаких сомнений. И лучшим подтверждением этому служит само Вещозеро - «Вещее Озеро», находящееся от села всего в 4 километрах. Смысловая взаимосвязь в данном случае настолько очевидна, что все вышеперечисленные изыскания этимологов становятся просто-напросто смехотворными.

«Равнение на санскрит» (столь модное со времен Тилака) мне кажется не совсем этичным. Отыскивать в санскрите русские слова - занятие, конечно, приятное, но, как мне кажется, бессмысленное. И русский язык, и санскрит являются всего лишь наследниками древнейшего - доиндоевропейского языка Европы, отголоски которого при желании можно отыскать даже за пределами континента (например, у индейцев Америки). Спорить же о том, чей язык богаче и древнее, просто нелепо. Ни для кого не секрет, что христианская вера с особенным трудом приживалась именно на Русском Севере. Говоря другими словами: ни в одной другой точке мира она не встретила такого мощного противодействия. Именно этим объясняется полное отсутствие каких-либо письменных источников по первоначальной истории края: христианские миссионеры уничтожали не просто языческую веру наших далеких предков как таковую, они уничтожали знание- то глубочайшее ведическое наследие, носителями которого являлись древнерусские волхвы-кудесники, столь ненавидимые церковниками («волхови и чародеи то врази божии суть»). Уничтожая знания, миссионеры тем самым уничтожали историю, уничтожали правду, которую окончательно «добили» первые Романовы. Та официальная версия, которой до сих пор слепо придерживаются многие добросовестные исследователи, является, по сути, обыкновенной фальшивкой, увековеченной в трудах «придворных» историков типа Н. М. Карамзина и ему подобных.

Само неисчерпаемое богатство поистине великого русского языка красноречиво свидетельствует в пользу его глубочайшей древности. Да, санскритско-русский словарь таит в себе немало открытий, но еще больше разгадок вековых тайн исследователь найдет в языке русском. Никаких затруднений в объяснении происхождения топонима Сухона никогда не существовало: их придумали незадачливые этимологи. Разгадку топонима следовало изначально искать на берегах Сухоны, а не Ганга. Любой старожил этих мест доходчиво пояснит этимологам, что «сухой водой» на Сухоне испокон веков называют отмели. Этимологам же остается только взять в руки «Лоцию реки Сухоны» и убедиться в правоте древних индоевропейцев, которые не столько пересекали (одолевали) эту великую северную реку, сколько плыли по ней, постоянно натыкаясь на отмели… Ну и, конечно же, согласиться с мнением А. Кузнецова о том, что славяне «стали русскими после окончательного утверждения православной веры», я не могу, ибо это просто абсурдно.

Особого внимания заслуживает также вопрос о культовых камнях Вологодчины, который имеет самое прямое отношение к нашей теме. В настоящее время мои помощники активно собирают иллюстративный материал и проводят этнографические исследования в местах расположения наиболее почитаемых в среде местного населения культовых камней. Уже сейчас можно сказать, что на территории области находится около 80 камней, которые служили для наших предков объектами почитания. Более того - к некоторым из них люди продолжают и сегодня относиться с благоговением, веря в их целебные и магические свойства. Наибольшее количество культовых камней зафиксировано в Нюксенском, Никольском, Тотемском, Тарногском и Сямженском районах области.

Несмотря на то, что практически вся территория Вологодской губернии была покрыта мелкой сетью церковных приходов, в отдельных ее местах христианская вера так и не прижилась. Многочисленные подтверждения этому обнаруживаются в работах дореволюционных этнографов. «Что касается духовного просвещения народа, - пишет Н. А. Иваницкий, - то здесь мы встречаемся с таким изумительным фактом, что мой рассказчик, уроженец дер. Маркова, совершенный язычник. О Боге он только слыхивал от родителей, о Христе же никогда и ни от кого не слышал, Евангелия не читывал, едва умеет перекреститься и не знает не только важнейших молитв, но даже и той, которую произносят толстовские старцы: «Трое вас, трое нас, помилуй нас»… Местный причт посещает деревни своего прихода для того только, чтобы собрать хлеб и дары о праздниках и, конечно, ни в какие духовно-нравственные беседы со своими прихожанами не вступает». Описывая религиозный дух населения Троичины Кадниковского уезда, А. Шустиков отмечал: «Едва ли найдется хотя один человек во всей местности - из крестьян, конечно, - который бы знал Св. Евангелие; большей частию не знают даже заповедей и не умеют прочесть наизусть самой краткой какой-нибудь молитвы. Иконы хотя имеются в каждом доме, но от пыли и дыма в таком находятся виде, что нужна большая специальность - узнать - какого святого на доске было некогда изображение».

Еще более красноречивое свидетельство - в отношении крестьян Бережнослободской волости Тотемского уезда - приводит на страницах «Вологодского сборника» сельский учитель из Брусенца Л.Скворцов: «Во-первых, большая половина населения и особенно маленькие дети не носят нагрудных крестов или каких-либо святых; во-вторых, в каждом доме имеется как нарочитое место для святых икон (божница), так и самые иконы; но последние в таком виде, что или в пыли с тараканами, или же от копоти и дыма не дают даже возможности распознать - чье на доске было некогда изображение… О возжении же перед иконами, хотя бы в годовые праздники, лампадки или восковой свечи и помину нет; в-третьих, понятие о двунадесятых и годовых праздниках во всей массе населения крайне слабо: наизначительными за Св. Пасхою признаются только годовые, предельные или, по местному выражению, «пивные» праздники, которые и чествуются обыкновенно по нескольку дней, иногда даже целую неделю… О существовании таких праздников, как Сретение Господне, Преображение, Рождество Пресвятой Богородицы, Введение Ее в Храм не всякий и слыхал. Естественно при этом, что ни одна женщина и большинство из мужчин не умеют прочесть наизусть даже самой кратчайшей молитвы, а которые и умеют, то почти совершенно искажая смысл слов, например, вместо «Отче наш» читая - «очи наши» и т. п.».

Еще больше языческих элементов зафиксировано этнографами в местных обрядах, обычаях, суевериях, заговорах, преданиях, повериях и т. д. Вологодский фольклор, вообще, настолько пропитан язычеством, что отыскивание в нем позднейших христианских наслоений станет для будущих исследователей нелегкой задачей. Весьма показательно также отношение вологодских крестьян к своему духовенству, к которому, по выражению Н. А. Иваницкого, «оказывается полное пренебрежение». Об этом же говорят бытовавшие в Вологодской губернии поговорки: «Худое барство хуже пономарства», «Поп - медный лоб», «Поп - руки загребущие, глаза завидущие», «Родится - годится, и умрет - не уйдет (т. е. поп возьмет и с родившегося, и с мертвого)», «Я не из таких, что грабят нагих (говорят попу в укор)». Совсем не по-христиански звучит свадебный причет вологодской девушки:

Я не знаю, не ведаю:
Которому Богу молитися?
Старый Бог милует по-старому,
А новый Бог милует по-новому.

Этнографы нередко упрекают вологодских крестьян в невежестве, но делают это, на мой взгляд, абсолютно несправедливо. Под «невежеством» в первую очередь подразумевалась «отсталость» в религиозном и политическом отношениях. Однако кровавые вакханалии последнего столетия убедительным образом показали, что в подобном «невежестве» как раз и скрывалась вековая народная мудрость: простой русский крестьянин инстинктивно открещивался от бредовых политических и религиозных идей, которыми в ту пору была столь странно увлечена так называемая «российская интеллигенция», представителями которой, увы, с гордостью считали себя и наши уважаемые этнографы.

Очень показательно в этом смысле отношение вологодских крестьян к знаменитому Петровскому посту, начинавшемуся спустя неделю после Троицы и продолжавшемуся до Петрова дня (29 июня). «Про Петров пост, - свидетельствует Н. А. Иваницкий, - отзываются в шутку, что его выдумали попы в заговоре с деревенскими старухами; первые имея в виду собирать «петровщину» (поборы натурой во время Петрова поста), а вторые с целью накопить масла».

Почти слово в слово приводит это сообщение и С. В. Максимов, прибавляя к нему следующее: «Впрочем, пример вологодских скептиков надо признать исключением, так как в остальной России Петровский пост соблюдается в крестьянской среде во всей строгости церковного устава». Сегодня мы можем с уверенностью поставить этот «скептицизм» в заслугу вологодским крестьянам. Петровский пост, как известно, был введен на Руси в первой половине XI века для скорейшего искоренения языческих русальских обрядов. Этим постом покрывался самый главный языческий праздник - день летнего солнцеворота - Купала и примыкавшие к нему «русалии», столь часто упоминаемые в «Стоглаве» и «Поучениях» против язычества». Напомню, что введение этого поста вызвало недоумение даже у митрополита - грека Георгия, который посчитал его откровенной нелепостью. Несмотря на все свои старания, церковникам так и не удалось полностью заглушить языческие «русалии». И даже день Иоанна Крестителя, умышленно наложенный на Купалу, привел лишь к слиянию двух названий с явным преобладанием языческого - Иван Купала. Как видим, скептицизм «невежественных» вологодских крестьян оказался вполне оправданным. А ведь со времени введения на Руси Петровского поста до момента фиксирования этнографами этого «скептицизма» прошло как минимум восемь с половиной столетий!

Хранителями вековых знаний в русской деревне являлись колдуны или знахари - духовные наследники древнерусских волхвов-волшебников, кудесников, чародеев, кощунников, кобников и т. д. «Простой сельский волхв, - пишет Б. А. Рыбаков, - должен был знать и помнить все обряды, заговоры, ритуальные песни, уметь вычислить календарные сроки всех магических действий, знать целебные свойства трав. По сумме знаний он должен был приближаться к современному профессору этнографии с тою лишь разницей, что этнограф должен долго выискивать полузабытые пережитки, а древний колдун, вероятно, получал многое от своих учителей-предшественников». На мой взгляд, современный профессор этнографии по степени глубины своих познаний настолько же отстоит от древнерусского волхва, насколько современный нерадивый ученик-первоклашка отстоит от маститого профессора этнографии. Именно поэтому на протяжении всей истории русского православия простые люди не переставали обращаться за помощью к деревенским знахарям и знахаркам, имея все основания относиться к ним с особым почтением.

«Нет ни одной деревни в волости, - свидетельствует бережнослободский учитель Л. Скворцов, - в которой бы не было колдуна или ворожеи, и обращаться к ним не считается и грехом на том будто бы основании, что ими к своим нашептываниям и наговорам примешиваются имена Божии. Вера в силу этих колдунов необычайная, а потому в ущерб даже и своему сельскому хозяйству их содержат везде почти на своих квартирах бесплатно, уважают, боятся донельзя и наделяют за всякую мелкую послугу баснословными вознаграждениями». «Лечатся домашними средствами и у «шоптунов», даже в тех случаях, когда требуется хирургическая помощь», - вторит ему Н. А. Иваницкий, описывая быт сольвычегодского крестьянина. Надо отметить, что услугами знахарок до сих пор с успехом пользуются даже городские жители, особенно в тех случаях, когда дело касается здоровья стариков и грудных детей. Количество таких бабушек-знахарок в настоящее время невелико, но они всегда были, есть и, по всей вероятности, будут. Дай бог им здоровья и счастья!

В последние годы интерес к славянской мифологии и славянскому язычеству значительно возрос, что, как мне кажется, явилось естественной реакцией на грубую попытку привить нашему народу прагматичное мышление. Выдержав тысячелетний натиск христианства и семидесятилетний - воинствующего атеизма, загадочная религия древних славян продолжает тревожить воображение их далеких потомков. Язычество никогда не умирало: на протяжении тысячи с лишним лет оно лишь впитывало в себя новые (в данном случае - христианские) компоненты и усваивало их к своей выгоде. Чтобы убедиться в этом, достаточно оглянуться вокруг: и в нашей малой родине слышится отзвук почитания отца всех богов - Рода, и в нашей самобытной культуре - отголосок древнего Культа, и во всем укладе нашей жизни - чествование богинь Лады и Живы. Глубоко убежден: именно в дохристианской Руси, в этом древнейшем и таинственнейшем периоде русской истории, следует искать истоки русского духа. Именно там находится ключ к пониманию «загадочной и непостижимой русской души», разгадать которую на протяжении многих столетий тщетно пытаются величайшие мыслители и поэты. Ибо тайна русской души - не сомневаюсь в этом ни на минуту - уходит корнями своими в далекие, богатырские, былинные - дохристианские времена.