Ветер, ты точно читаешь, что тебе пишут? Потому что он работал с протоколами допроса этого монаха Авеля.

Бывают, никто не спорит. Но конкретно в нашем случае протоколы этих допросов - единственные источники. Не я эту тему начал...

Александр Стрижев

О чем могут поведать архивы

К 250-летию со дня рождения преподобного Серафима Саровского

В номере одиннадцатом «Благодатного Огня» опубликована моя статья «Чего не изрекал преподобный Серафим», вызвавшая огромный интерес и отклики читателей. Проблема приписок и фальсификаций пророчеств, публикуемых от имени подвижников Божиих, от лица новомучеников и страдальцев за Церковь и землю Русскую, должна ставиться открыто и прямо, поскольку связана с общим состоянием нашего общества, испытывающего разного рода шатания и искус вседозволенности. Именно самочиния публикаторов, руководствующихся собственными понятиями о святости и духовном водительстве, без опоры на истинные цели православного вúдения, и порождают тот всплеск околоцерковного мифотворчества, которое так любезно маловоцерковленному человеку. В прошлой публикации мы затронули ряд пророчеств, приписываемых преподобному Серафиму, чьи два юбилея подряд с радостью отмечает вселенское Православие и чей образ учительного старца так близок нашему сердцу. Мы затронули эту тему и оглянулись в прошлое. Перед нашими взорами открылись целые завалы разного рода предвзятых оценок, передергиваний фактов, умышленных неточностей. Нужна ли верующему человеку, почерпающему мудрость из нескудеющей сокровищницы жизни Церкви, из боговдохновенного Писания и священного Предания, сомнительного качества литература, созданная чаще всего небеспристрастно? Разумеется, потребительский взгляд на духовное наследство, а тем более «приумножение» этого наследства за счет сочинительства и поверхностных толкований надо бы пресекать решительным образом.

Но как откажешься от такого взгляда на духовное наследство, ежели читатели ждут книг, содержащих многочисленные чудеса и пророчества? Вот и воссоздается задним числом историческая действительность, не имеющая никакого отношения к реальным событиям. Взять, к примеру, повествование о жизни Авеля-прорицателя, изданное в начале 90-х годов XX века. В беседе с Императором Павлом Первым он не только прорицает, но прямо-таки вещает, как мифическая сивилла, причем к тому, что случится в XX веке, добавляет еще и слухи, и сомнительные разномнения, бытующие ныне в околоцерковных кругах. Впрочем, послушаем, что вещает автор книжки устами Авеля. Расписав царствование Александра Третьего, который «осадит крамолу окаянную, мир и порядок наведет», Авель на вопрос Павла Первого: кому же он передаст наследие царское? — незамедлительно отвечает: «Николаю Второму — святому Царю, Иову Многострадальному подобному. Он будет иметь разум Христов, долготерпение и чистоту голубиную. О нем свидетельствует Писание: псалмы 90, 10 и 20 открыли мне всю судьбу его. На венец терновый сменит он корону царскую, предан будет народом своим, как некогда Сын Божий. Искупитель будет, искупит собой народ свой — бескровной жертве подобно. Война будет. Великая война, мировая. По воздуху люди, как птицы, летать будут, под водою, как рыбы, плавать... Накануне победы рухнет трон Царский. Измена же будет расти и умножаться. И предан будет правнук твой, многие потомки твои убелят одежду кровию Агнца такожде, мужик с топором возьмет в безумии власть, но и сам опосля восплачется. Наступит воистину казнь египетская».
Возникает встречный вопрос: а можно ли сравнивать царя земного с Царем Небесным? Ведь Искупителем был, согласно Церковному учению, Господь наш Иисус Христос, Единый Безгрешный: Он искупил грехи всего человечества, и наши в том числе, и призвал на путь спасения всех людей. Царь Николай — святой, пострадавший за Россию, его почитаем мы как страстотерпца и как выдающегося государственного деятеля. Но сравнивать его с Сыном Божиим, называть «искупителем» — кощунственно и богохульно.

Далее, «мужик с топором» даже и в безумии революционной смуты ни на минуту не брал власти; да ему государственное кормило ни Ленин-Бланк, ни Троцкий, ни Свердлов никогда бы и не уступили ни на миг. Потому что революция делалась не для мужика, а для того, как пишет автор книжки несколькими строчками ниже, вкладывая свои слова опять же в уста Авеля, чтобы «жид скорпионом бичевал Русскую землю, чтобы он, иноплеменник, вкупе с нашим врагом внутренним, грабил святыни ее, закрывал церкви Божии и казнил лучших людей русских». Так ли это было на земле Русской — пусть читатель рассудит сам. По-видимому, издай книжку об Авеле не десять лет назад, а теперь, прорицатель, пожалуй, проглаголил бы православным о новых «скорпионах» — Чубайсе, Абрамовиче и им подобных.

Любое лыко вплетается в строку, если писать в отрыве от исторических и архивных источников, да еще спустя столетия после описываемых событий. Только в исторических источниках — достоверные сведения о монахе Авеле, Василии Васильеве, как он прозывался в своем тульском селе. С опорой на исторические источники о нем когда-то спокойно писали в солидных журналах: в «Русской старине» (1875, № 2) и в «Русском архиве» (1878, № 7). Наконец, подлинные его тетради хранятся в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) в Москве. Только вот беда, нет серьезных исследователей, некому заглянуть в подлинные архивные бумаги, повествующие о монахе Авеле. Разумеется, пророческий дар Авеля подтвердится и архивным делом, но пылкой фантазии современных мифотворцев там не отыщется. Скажем, там не обнаружится сентенции, будто бы изреченной преподобным Серафимом Александру I, когда тот вроде бы имел с ним в Сарове встречу на пути в Таганрог. А сентенция такова: «Тот царь, который меня прославит, того прославлю и я». Да мог ли такое сказать святой Серафим? Какой гордыней отдает, в каком противоречии со святоотеческим учением и православной аскетикой находится эта расхожая теперь фраза! Никогда смиренный старец такое и вымолвить не мог, не смел так и думать. Но то, чего не изрекал преподобный, изрекают за него мифотворцы. Пример тому— богохульная фраза о «царе-искупителе», приписанная монаху Авелю безответственными людьми в конце XX века.

Да, нелегко отыскивать первоисточники, нелегко с ними и работать, составить необходимый комментарий. Зато истина дается только так, путем поиска. И можно представить, как же бывает обидно тем исследователям, которые, что называется, в поте лица добывают эту самую истину, а принять ее люди не хотят. Оказывается, многие так сживаются со стереотипом мышления, навязанным когда-то по недостатку сведений волевым приемом, что искаженные факты для них становятся непререкаемой действительностью. Вот пример.

Недавно в Нижнем Новгороде церковный историк Ольга Букова издала солидную книгу «Женские обители преподобного Серафима Саровского», написанную на материалах местного архива. Заметим к слову, архивные тексты, причем важнейшие, исследовательница впервые вводит в научный оборот, потому что до нее никто эти бесчисленные архивные дела, касающиеся становления серафимовских обителей, не изучал и даже толком не трогал. Долгие годы Ольга Викторовна допоздна засиживалась за этими папками с делами, рассматривая документ за документом. В целом картина возникновения и дальнейшего развития монастырей (в частности, Дивеевского и Серафимо-Понетаевского) складывалась несколько иная, чем та, что представлена в знаменитой книге священника Л.М. Чичагова (впоследствии — митрополит Серафим) «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря», впервые выпущенной в свет в 1896 году. Книга эта создавалась в Дивееве на материалах внутримонастырских и на устных высказываниях сестер обители. Брался в расчет и значительный печатный текст. Но фонды консисторской переписки, хранящие подлинные донесения игумений и переписку архиереев со Святейшим Синодом, остались за пределами монастырского летописца. Да у Леонида Михайловича Чичагова, в ту пору только что начинающего священника, для этого ни времени, ни возможности и не было. Огромная по объему книга им была написана всего за год-полтора, так что в основу некоторых рассуждений он положил лишь подручные материалы и подчас весьма сомнительные предания, бытовавшие в монашеской среде этой обители. Вполне естественно, и в характеристиках отдельных личностей, как и в изложении некоторых эпизодов становления обители, могли быть допущены неточности, а то и частичные искажения.

Так, в «Летописи» добрую половину объемистой книги занимает описание внутриобщинной смуты (монастыря еще не было, а были две монашеские общины — Казанская и Мельничная), приведшей к изгнанию из обители игумении Гликерии Занятовой и ее сподвижниц. При этом небеспристрастная роль Михаила Мантурова и Николая Мотовилова показана в исключительно безупречном ключе — бескорыстные благодетели и живые носители святости. Документы же архива рисуют эти лица несколько в ином свете, не столь идеальном. Представим себе, что мы попали с вами в Дивеево, каким оно было в 1842 году. Только что стало известно здесь о выпущенном Святейшим Синодом указе, предписывающем слияние двух дивеевских общин, а «для единообразия и удобства в управлении подчинить их одной старшей начальнице». Так вот, слияния этого Н.А. Мотовилов не будет признавать целых двадцать лет! А чтобы чинить помехи налаживающейся общемонастырской жизни, он станет свои земельные наделы, подаренные некогда монашествующим здесь сестрам (монастыря, напомним, еще не было и долго как такового не будет, существовали общины), то облагать неприемлемыми условиями, то требовать за них крупный выкуп. На беду всем, в дивеевской земле были обнаружены залежи руды, пригодной для переработки на железоделательных заводах. Николай Александрович обусловливает дарение надела с правом копать здесь руду и выручку брать себе. Совершенно справедливо игумения воспротивилась этому. Ведь после того как все эти десятины будут обезображены трубками (так тогда называли шахты), можно ли на них сеять и сажать? В ответ — жалоба и судебная волокита. Жалоб Мотовилов писал так много, что от них сотрясались все инстанции — как местные, так и столичные. И везде мотовиловские ссылки на старца Серафима: вставлял святое имя по поводу и без всякого повода. А в марте 1854 года Николай Александрович дерзнул даже лично обратиться к Императору Николаю Первому и в длиннейшем письме своем — опять все о том же: о своих требованиях, выдвигаемых им, о «несправедливом соединении общин». Благороднейший, великий Государь Николай Павлович, обремененный тяжестью Крымской войны и уже сильно недомогающий, все же нашел время для чтения этого длинного, достаточно путаного письма. Все, что касается притязаний Мотовилова к создаваемому монастырю, Государь опустил и внимать дрязгам не стал, а относительно пророчеств старца Серафима велел передать жалобщику следующее свое повеление: «Ежели он [Мотовилов] как верноподданный не забыл своей присяги, то должен исполнить Мое приказание и донести на бумаге, что Мне сказать имеет». И ничего-то сказать Государю, кроме общих слов, Николай Александрович не нашелся. Вскоре переписку прервал.

Впрочем, прервалась она лишь на время. Как только на престол взошел Александр II, Мотовилов снова загорелся писать письма, теперь уже на имя нового Самодержца. В апреле 1866 года он подает «по секрету» Императору Александру так называемую докладную стихиру с такой концовкой:

И Ты, Христе, в нас зацарюешь,

Всеосвяти ж нас в век и век;

На враг же наших всех наплюешь,

Сладчайший Богочеловек.

На промокательной бумаге, просвечивающей с обеих сторон, небрежно набросаны строчки условных букв. Их ни прочесть, ни сопоставить: дикая клинопись. Мотовилов болен, он в бреду, но зачем же такое безобразие отсылать лично Императору? И много еще чего он написал в те 60-е годы. Поэтому, когда в Симбирске спрашивали людей, хорошо его знавших, они о Мотовилове отзывались так: «Назвать его прямо юродивым Христа ради— нельзя, ибо во многих случаях в нем часто проявляются и себялюбие, и сильное честолюбие, одним словом, он, по-видимому, себе на уме; назвать его опять — смотря на частые разъезды по монастырям и святым местам и на значительные вклады, жертвуемые им в пользу их,— назвать его вполне святошею также нельзя, потому что в нем видимо преобладают и лицемерие, и лукавство; но что всего ближе, подходящее к настоящему положению его... он действительно находится в тихом помешательстве. Если даже допустить, что вся видимая жизнь его есть одна мистификация, то и в таком случае он все-таки человек безвредный, с добрым направлением сердца, тихого и кроткого характера и предан Престолу и Отечеству».

Разумеется, наше отношение к Н.А. Мотовилову определяется не сторонними характеристиками, а тем полезным, что он сделал для Православия. Бесспорная заслуга его — прежде всего в передаче потомству богословской жемчужины, скатившейся из уст святого Серафима, известной как его завет всем потомкам и верным чадам Православной Церкви,— его знаменитая «Беседа о цели христианской жизни». И других заслуг перед православными у Мотовилова немало. Потому-то рассматривать его жизнь надо в целом, не пренебрегая и теми очевидными срывами, о которых поведали архивы.

Установка «Летописи» на односторонность и чистое иконописание не всегда приближает к истине. Ведь преосвященный Серафим (Чичагов) и никогда не смирял своего крутого нрава. Пример тому — его расправа с великим оптинским старцем Варсонофием, угрозы разогнать прославленный монастырь. Также подвергся изгнанию из Оптиной пустыни и выдающийся церковный писатель Сергей Александрович Нилус. Ныне оба они, митрополит Серафим и старец Варсонофий, причислены к лику святых, и святость их несомненна. Но исторические факты не забыты, они нам достались не для смущения, а для назидания.

Покаяние — только оно покрывает все наши проступки и прегрешения. Вот, скажем, упомянутый нами Михаил Васильевич Мантуров. Его благоволение к Дивеевской обители совершенно неоспоримо. Вместе с тем когда-то и он вольно или невольно несправедливо повел себя по отношению к еще не окрепшему монастырю. На подаренном участке земли, что расположен перед Казанской церковью, даритель спешно поставил сруб и при нем хозяйственные постройки. Игумения и сестры, стесненные таким соседством и явными неудобствами, долгое время буквально умоляли Мантурова передвинуть свое подворье на другое место. Но он не внял мольбам, затем потребовал выкуп за подаренный участок. Причем сумму заломил непомерно высокую, равную стоимости городского каменного дома. У общины таких денег не было. Правда, через какое-то время благодетель раскаялся в своих поползновениях, примирился с игуменией. И все разрешилось добром, как и полагается между соработниками на пажитях Христовых.

Подобные этим исторические примеры из жизни православных подвижников весьма поучительны и полезны для людей. Особенно в наше, такое неспокойное и суровое, время.

Изложенное нами выше преследовало главную цель: отделить подлинные факты, связанные с житием преподобного Серафима, от появившегося за последние десятилетия множества мифов и недостоверных сказаний, способных затемнить светлый и горячо любимый русскими людьми образ Саровского чудотворца. И вторая цель — изобличить лжесловесие сожженных в своей совести мифотворцев, сочиняющих псевдоцерковные басни для оправдания своих сомнительных царебожнических измышлений.

Схема бытия мира составленная Авелем

Фотографированно мною в этом году в Суздале, где в монастыре наодился под арестом монах Авель

Интересно, как этой штукой пользоваться?

Судя по всему это что-то типа "Круголета Числобога" - столь же мифическое..)))

да в любом случае - что зацикливаться на этом Авеле? Я лично не считаю его показательным относительно Православия.