Я вот (ща понтанусь! ), как профессиональный резчик по дереву, тут долго думал - чего это у наших предков (отлично резавших по дереву) такие откровенно говоря дерьмовые идолы были (капи, чуры, кумиры)...

Озар Ворон опубликовал несколько статей о русских идолах(1) последних веков:

http://smelding.livejournal.com/131045.html
http://smelding.livejournal.com/131205.html
http://smelding.livejournal.com/131783.html

Но, до наших дней сохранились не только сведения о идолах, но в этнографической литературе есть и описание того как эти идолы изготовлялись.

Источник первый: А. С. Миловский. Скачи добрый единорог. М. 1983 г. стр. 9-19
В книге автор рассказывает о различных мастерах так называемого народного творчества, Есть здесь и рассказ о мастере резьбы по дереву с Русского Севера А. И. Петухове.
Прославился этот мастер своими деревянными птицами – оберегами.
И вот, в разговоре Миловского и Петухова всплыл такой очень интересный и важный для нас момент:

''...И птицы в его доме висят гладкие, одни с крупным округлым телом, словно вот-вот снесут яйцо, другие с вытянутым, удлиненным и более легким, изящным корпусом и хохолком на голове. Совершенно белые, когда только что сделаны, они приобретают со временем цвет спелой пшеницы, и четко проявившаяся структура дерева рисует на их полированном брюшке перья. Словом, птицы эти — загляденье.
Почему в старину делали птиц попроще, не так тщательно отделывали? На это у мастера свое объяснение.
— Думали люди в старину, что основателем каждого рода, дворища был домовой, и согласно поверью, для того, чтобы его задобрить, нужно вырезать из дерева его фигуру, и непременно пятьюдесятью двумя прикосновениями к дереву ножа или топора, ни больше, ни меньше,— по числу недель в году. Вот и выходило не очень гладко даже у самого удалого мастера, а что уж говорить про не слишком сноровистого? Поэтому искусствоведы и решили, что такая вот не тщательная обработка, почти что неряшливость, и есть характерная черта русской народной скульптуры. А это неверно, это просто незнание истинных ее истоков.
Я ведь сам обо всем этом узнал случайно совершенно, чудом, можно сказать. Жил у нас сосед, старый бобыль Федор Дмитриевич Никитин. Уже и огорода своего не садил — немощный. Помню, бабушка наказывала: «Отнеси Федору Дмитричу кринку молока (мне годов двенадцать было) да кусок хлеба, а он тебе из бересты мячик сплетет».
Иногда я забегал к нему просто так. Однажды заглянул в окошко — избушка у него ниже баньки была,— смотрю, вырезает из дерева человечка. Я подумал, что он игрушку мне делает, и минуты две смотрел. Он на лавке сидит в холщовой рубахе до колен, работает, медленно шевеля при этом губами, словно что-то говоря про себя. Когда я дверью хлопнул, он человечка под рубаху спрятал, а сам испуганно на меня смотрит. Я к нему пристал: «Какую игрушку ты делал?» А он признаться не мог — это я только потом уже понял, а тогда ничего от него не добился, ушел, хлопнул для вида дверью, а сам ухом приник и слушаю. Тут он стал вслух вспоминать, какой счет у него был,— сбился. Понял я, что он домового делал. Я когда об этом бабушке рассказал, ох уж она рассерчала: «Шальной шаляк, да разве можно об этом говорить!» А я дотошный был. Все выпытал!
Ставили во времена далекие на дороге столб высотой метра четыре-пять — скульптуру духа-хранителя, и отпускалось на это триста шестьдесят пять прикосновений инструмента к дереву — сколько дней в году. Вот и попробуй бревно обтесать так, чтобы фигура аккуратная вышла. В захолустных деревнях еще в начале нынешнего века стояли такие идолы, а секреты эти никому не рассказывали. За каждым ударом по дереву слово стояло — заклинание. Если сделать идола за триста шестьдесят ударов, то на пять дней в году деревня останется беззащитной от моров, пожаров, наводнений. Если хоть один лишний удар топором сделать по ошибке — заклинания теряли силу, и деревня на весь год была подвержена всем напастям. Великим грехом считалось раскрыть тайну заговора, магических слов или посвятить в таинства несовершеннолетнего.
Хозяин ведет хозяйство, лишнюю поляночку под сенокос нашел, "Ну, батюшка,— а сам на печку смотрит,— я в этом году телку не зарежу, на корову буду растить». Это он домовому сказывает. А дух леса не рассердится за покос? И вот крестьянин на первом же пне на краю вырубки со стороны леса делает семь ударов топора, но числу дней педели, и вырубает человеческое лицо — грубейшую, понятно, скульптуру, пень пнем. И заклинание, обращенное к духу леса, тоже всего из семи слов.
В старину считали, что у каждого дерева есть ивой дух, а в лесу — дух леса. Пень, из которого идола делали, должен был быть лицом к лесу обращен: вот, мол, смотри, весь лес стоит целехонек, я ему ничего дурного не сделал. Из поколения в поколение передавались эти верования. Были, конечно, заклинания и им птицу, обращавшие ее в доброго духа. Семь не известных нам ныне слов, семь прикосновение к дереву.
Я сейчас Свободен в своей работе от всех этих ограничении, потому и птица у меня другая. Уверен, что и в старину, не будь этих веровании, птицы тоже куда наряднее были. А я люблю красоту, как люблю простых, добрых, работящих люден, как люблю молнии, зарницы, пение птиц.
Петухов выбрал из десятка поленьев в углу мастерской заготовку для птицы, выдернул из балки топор и сильном, точным, сразу видно — профессиональным ударом отсек наискосок угол, вторым ударом виртуозно вырубил дерево с обратной стороны, и плоский хвост. Третий и четвертый удары обрисовали, вздернутую голову. Пять, шесть, сом), прикосновений к дереву...
Да, это уже были птица. Пока еще грубая, без крыльев, но уже летящая, летящая к нам из глубины веков.''

Для кого-то эти детские воспоминания Петухова могут показатся выдумкой, но обратите внимание, книга была издана в 1983 году, а в то время еще не было моды на ''славяно –арийские веды'' и тому подобные подделки в духе древнеславянской старины, так что врать Миловскому или Петухову просто не было смысла.

Источник второй: В. И. Даль. Пословицы русского народа в трех томах. М. «4 краски» т. 2 стр. 287
В Разделе Конанье (жребий) есть такое место:

Секу, секу двадцать, высеку пятнадцать, будь мои пятнадцать все сполна (рубят ножом по щепке пятнадцать зарубок).
Секу, секу двадцать, высеку пятнадцать, стану честь все пятнадцать есть.
Секу, секу двадцать, высеку пятнадцать, все сполна до единого пятна.
Секу, секу двадцать, высеку пятнадцать, сек пересек до пятнадцати досек.

Обратите внимание, что здесь также резьба по дереву сопроваждалась счетом ударов и словесной формулой.
Правда, здесь счет ударов иной, но ведь и цели здесь не изготовление идолов, а изготовление жребия. Так что, параллели на лицо. Тем более, что конанье также является особым сакральным действом, результат которого определяется влиянием высших сил.
В общем, текст Даля подтверждает информацию Миловского.
Таким образом, мы имеем сохранившиеся до наших дней практические знания о изготовлении идолов.
И думаю что текст заговора на жребии вполне можно использовать и при изготовлении идолов, естественно слегка изменив его для данной цели.
Кстати говоря, из текста Миловского становится понятным почему идолы наших предков кажутся столь грубыми на вид, суть здесь не в том что наши предки плохо резали по дереву (сохранилось огромное количество прекрасно выполненных деревянных изображений использовавшихся в быту, смотрите литературу по археологии), а в том что эта была традиция, корни которой лежат в определенном магическом ритуале.

ПРИМЕЧАНИЕ:

1.Слово идол я здесь использую как общеупотребительное, само это слово не славянское, наши предки говорили – ''капь''. Капь в переводе с стар. cлав. и древ. русск. означает образ. Уже одно это является доказательством того, что наши предки не считали идолов Богами, как в этом нас постоянно обвиняют назойливые миссионеры, а капь это всего – лишь образ Бога, но не Бог! Интересно также, что вплоть до сего дня многие христиане называют своих идолов не иконами, как будет правильно по гречески, а образами. Переемственность традиции, так сказать…